А-а-а, у-йу-у-ууу! Жу-у-у-уть!
Боль, боль боль, боль,боль.
Р-р-р-р!
Пёс, содрогаясь от боли, полз на боку — живот прошила очередь грозы, задела позвоночник. Задние ноги волочились, за ними —  кровавый след
Всё ближе и ближе сквозь укусы багровой невыносимой боли — зовущее его голубое прохладное счастье — больно не будет. Страшно не будет.

Густая росная глубокая трава во впадине под валуном как вода поглотила горячее липко-окровавленное тело пса, по поверхности прошли волны и всё успокоилось.

     Боль потекла из тела, стало свободней дышать, дурманящий обволакивающий аромат травы закружил сознание. Слепыш уронил голову на белые передние лапы и забылся.

До железнодорожной насыпи Конь, обойдя хуторок  между болотцами и поросшей леском возвышенностью, добрался без происшествий.

Круглая, тяжёлая жемчужным сияньем луна висела прямо за спиной и  заливала светом долину. 
Ночь тиха. Ни взрывов, ни выстрелов — только стрекотанье сверчков, теплынь нагретого за погожий денёк воздуха, горьковатый пряный запах степных спелых трав… Ночные шорохи. Видно далёко.

Перед тем как опуститься  в долину и двинуться к туннелю. Конь закурил и постоял на горушке, знакомясь с местом и любуясь окрестностями. Слева, выше ближней горки небо было подсвечено. Сталкеры, наверное, кому ещё тут быть.

Впереди, перед спуском к серой ленте дороги, что тянулась, через весь окоём слева направо до моста, белели в ночи не осыпавшейся ещё известью стены длинных зданий совхозной мастерской.
В бинокль было видно как среди полуразобранной техники неспешно готовились коротать ночь люди. На костре жарилась целиком туша, слышался смех.

Под мостом тоже горел костерок и передовой дозор не спал, Коню даже удалось разглядеть фигуру с блеснувшей оптикой на разрушенном мосту.

Он раздавил бычок, тяжело — по-конячьи вздохнул, пряча пережитую душевную радость, убрал бинокль, привычно подпрыгнул, подбрасывая вверх плечи, и стал спускаться.

Пёс просыпался несколько раз. Первый раз — будто вынырнул из омута с грязной водой. Давно, ещё щенком, съезжая по скользкой глине с бугра он угодил в такой омут и едва успел хватануть воздуха, чуть не загрузнув, пытаясь оттолкнуться лапами от испугавшего его своею податливостью дна.

Махая в смертельной жёлтой жути лапами щенок завизжал и вода рванулась внутрь, грудь разорвалась, в голове потемнело…

Вскочив он зарычал и тут — же, вспомнив почему над его головой уютно шевелится, поблескивая голубыми искрами трава, затих, прислушиваясь к своему телу. Лапы! Снова четыре — и боли уже нет. Совсем.  Только слабость и усталость. Он повертелся и, улёгшись, снова уснул.

Ему приснилось его спасение и тот кто его спас.

…В себя он приходил вися вниз головой и кашляя водой, содрогаясь всем телом.  Ржавая чернота протаивала картинами окрестного пейзажа.

Человек, державший его за задние лапы положил щенка на землю. Щенок  поднял голову.
— Ну что, пацанёнок, — сказал человек, улыбнувшись и блеснув ярко жёлтым, — оклемался?
Аура этого человека была не враждебной, дружественные зелёные цвета переливались к краю нежными пунцовыми тонами и щенок запомнив эту картину, лизнул спасителю ботинок своим узким чёрным языком.

— Ишь-ты! и лапы белые,— сказал человек,— ну ладно, живи, — и повернувшись к щенку спиной, стал уходить.

Щенок поднялся и, заваливаясь то в одну, то в другую сторону, заковылял за ним.

Спаситель уходил быстрее, щенок не поспевал, испугался, сел и заскулил. Человек остановился и обернулся — щенок бросился к нему, спотыкаясь и падая.

— Ну и что мне с тобой делать,— человек присел на корточки и погладил щенка по голове, — Ладно, иди сюда. Будешь Чарли.

Теплые огромные ладони подняли Чарли и  засунули его в мягкий уют за пазуху вкусно пахнущего кожаного плаща. Чарли  извернулся и лизнул человека в лицо, тот засмеялся, вытирая губы — ну ты и сучара хитрая, Чарли, ну и сучара!

Второй раз слепок проснулся перед рассветом. От голода. Во сне он вывел стаю на поле, где гуляли огромные жирные плоти, зарычал — стая бросилась вперёд… а он — он проснулся и вскочил на ноги, разрывая кокон пожухлой травы,  слабый запах которой напоминал о зелёно-синей искристой стене, в которую он еле живой провалился вечером.

Слепок выбрался из впадины, отряхнулся и сладко с провоем, с удовольствием выгибая спину, потянулся, подтягивая лапы. Новое утро — всё новое, всё по-другому!
Сначала не спеша пёс потрусил в сторону дороги, но какое-то беспокойство подгоняло его и в три прыжка проскочив асфальт он исчез в подлеске.

Серело, луна и звёзды поблекли.  Конь донельзя довольный и внутренне собранный, чтобы не расплескать удачу, снова стоял на возвышенности с которой, ещё не решаясь поверить, что всё в этой жизни хоть раз может путём получиться, он спустился в пол-ночь.

Всё в его душе пело и играло. Он с удовольствием вспоминал свои ночные приключения — как с бьющимся сердцем, выставив обрез он по пол-шага проходил туннель, боясь включить фонарик, временами тыкая  носаками берцев в мягкую тяжесть трупов мутантов.
Как совершенно, казалось, незаметным он подкрадывался к мельнице и вдруг  услышал лёгкое царапанье — а потом и тихий оклик.
Ждавший его проводник, брат Волка — Пёс  всё правильно сделал: нервы у Коня уже росли наружу и щупали перед ним дорогу, и если-бы Пёс сразу окликнул Коня, тот мог бы и выстрелить.
Пёс был парнем деловитым и немногословным. Услышав отзыв, он вышел из разрушенного здания мельницы и, даже не подойдя к Коню, быстро, не поднимая высоко ног, побежал, показывая дорогу.

Перед бункером, о котором по Зоне ходило столько легенд,  Пёс остановился. Слева в деревне новичков уютно гомозился молодой народ и Конь даже издалека почувствовал тот дух, что идёт от новичков — как запах ребёнка. Это был сталкерский инкубатор. Зелень. Но деревню новичков обходили и самые отмороженные бандюки. Вояки, уверенные в своём превосходстве и силе, стоявшей за ними, пробовали пару раз захватить деревеньку, чтоб хлопцы, значит, знали, кто в Зоне хозяин. После этих нападений заставу вырезали несколько раз. Не оставляя никаких следов.

Двери в нору Сидоровича лежали на бруствере по обе стороны от входа — свет вырывался снопом в теплое, звёздное небо.

— Погоди немного, — сказал Пёс.
Из бункера выскользнула чёрная фигура и, замерев на несколько мгновений, привыкая к темноте, растворилась в ночи.

Конь вопросительно посмотрел на проводника. Тот как будто ничего не видел. Во-всяком случае, комментариев Конь не дождался.

— Иди, я жду. У тебя десять минут.
Конь не заставляя себя упрашивать, по-быстрому рванул в бункер.

— Нет бы как люди, — послышалось ворчанье ещё на ступеньках– с утречка, помолясь. Нет! — они по ночам норовят!
— А ночью цена не больше чем днём, — тут голос посуровел и окрепчал, — да ещё за беспокойство взять, а как же, вы, что думаете, у меня тут про вас насыпано алмазов пламенных в лабазах каменных? А вот вам хер из резервов Главкома! — торговец встретил Коня  ворчаньем и напряжённым взглядом.

— Я от Перископа, — сказал Конь,  размотал тряпки и достал контейнер; Сидорыч замолчал.
Конь специально замешкался, открывая контейнер.
— Давай уже, что у тебя там?
— Да вот, пацанам на подогрев, сказал Конь, открывая  крышку; живой зелёный света залил всё помещение.
— Гляди, Коняра,  попалишь ты всех с таким подогревом,— Сидорыч хищно в одно мгновенье закрыл крышку и сгрёб контейнер, выставив из-под стола другой.

Конь вздрогнул, услышав своё имя.
— Чё забздел? Мне тут инкогнитов не надо! — торговец помахал перед носом Коня толстым пальцем, — знакомый прозвонил. Поднял я на тебя где чего есть! Будем работать! Не ссы! — Сидорыч мелко захехекал, скручивая пробку с фигурной бутылки «Выжигателя мозгов».
       — Ну-ко, махни за знакомство!

Конь опрокинул так нежданно вовремя подоспевшие сто пятьдесят, похвалил: «Хороша…»
— Ну дык! — весело отозвался Сидорыч, бросая на стойку мешочек чёрного полотна, — вот твоё, как договаривались. Разница на добавочку, в рупелях, Тугой мешочек получился. Хе-хе!

Конь сунул мешочек в карман, потянулся открыть крышку с контейнера, переданного Сидорычем — и нарвался на окрик:
— Не фони мне тут — на дворе посмотришь. Я — торговец честный! Да и вали уже с Богом! Надо будет — найду!

Конь, вышел на двор, отстегнул положенное проводнику и, не мешкая, двинул обратно.
Приятные воспоминания отступили на второй план — с пригорка в бинокль Конь  увидел группу сталкеров, мелькавших среди деревьев на подходе к туннелю.
— А-а-а! Ну конечно, теперь можно, давайте, — подумал Конь, повернулся и двинулся к кустарнику, росшему плотной стеной перед болотами.

Сапогу снились кошмары — огромный слепой пёс бросился ему на грудь и, упираясь белой когтистой лапой в лицо, схватил за горло и свалил на землю. Сапог застонал и открыл глаза — волосы у него на голове зашевелились — возле лежанки, нависая над человеком, стоял тот самый пёс. Морда была поднята вверх. Сапог оцепенел. Пёс наклонил голову, зарычал прямо в лицо Сапогу, обнажая страшные клыки, отпрянул в сторону и исчез.

А вот тут Конь, занятый приятными воспоминаниями, сплоховал. Ему бы вернуться старой тропой — к пещере, блок-посту и уже оттуда мимо концлагеря на базу. Так нет, угораздило попёхать через железнодорожную станцию, чтобы, сразу-ж, мля, у базы появиться!

Правильно говорил Перископ — не спеши, а то не успеешь.
Заметили его беспредельшики — А ну мужик! канай до дяди!
—  Хер вам в горло на всю глубину, а не бабки, — Конь  бросился назад, дробь на излёте хлестнула спину
— Хорошо хоть не жакан, — подумал Конь. Грохнул выстрел, ломая чахленькое деревцо перед болотом
— А вот это уже жакан, — Конь прыгнул в воду и сразу погрузился в холодную вязкую жижу по пояс. Обмотав ремень ружья вокруг шеи и подняв полы плаща до груди Конь ломанул, с усилием переставляя ноги, к ближайшему островку.

— Успеть! Только бы успеть! — заклинал Конь, затылком чувствуя приближающихся врагов.

      И когда вот уже в одном броске оставался островок, Конь потерял опору и его потянуло вниз. Только и смог, что размотать ружьё и бросить его мостиком на кочки. Теперь над зелёной ряской торчали лишь плечи и голова.

Но и преследователи потеряли Коня из виду. Один остался на берегу, а второй двинулся в обход.

Оставшийся взял бинокль и стал рассматривать заросли.
Конь осторожно нахлобучил на голову верхушку соседней кочки, что поместилась в пригоршню, и опустил в воду и плечи –теперь его нельзя было заметить даже с пяти шагов.

— Вот тебе бабушка и дедушка, мля… только-только я был в шоколаде. Зарисоваться — грохнут суки. Нет, ищите. Одного по-любому заберу, — злился Конь.

Пацан на берегу расстегнул ширинку и стал ссать в воду.

— Глотай мужик. Я не жадный! Гы-гы, — он явно чувствовал себя королём ситуации. А зря! Сзади ссыкуна среди остовов сброшенной с платформы сельхозтехники призраком метнулась фигура.

Конь рассмотрел грязно-голубой комбез клана «Чистое Небо» и АКМ с оптикой, направленный, казалось  прямо в затылок королю ситуации.
Выстрел! Бандит дёрнулся, но вместо того, чтобы упасть, развернулся и не целясь с разворота выстрелил в пришельца.
Конь с ужасом увидел как тот откинул окровавленную голову и, выронив автомат, упал навзничь на спину.

— Вот сучара, — заявил бандит, — ты мужик подожди я сейчас! — и он, переломив ружьё, стал, перезаряжая, подниматься к трактору, за которым лежал упавший.

Конь от горя опустил лицо в воду. Когда поднял — офигел.
Насвистывая и закидывая за плечо ружьё бандит подходил к трактору, за задним колесом которого стоял как ни в чём ни бывало давешний сталкер.

Крик «Мля!!» и выстрел прозвучали одновременно. Сталкер склонился над убитым обшаривая карманы.

— Что ж ты делаешь, твою мать — только и успел подумать Конь, как  длинная очередь Гадюки свалила сталкера.

От схрона в кустах, согнувшись и оглядываясь, к лежащему ЧН-овцу семенил молодой.

Конь уже не удивился, когда увидел сталкера стоящим за колесом трактора.

       Выстрел. Молодой бандит аккуратно присел и сполз по крылу бесколёсного газона.
      Двое оставшихся на хазе открыли беспорядочную стрельбу, но сталкер, видимо, умирать больше не собирался.  Длинными очередями он скосил одного из  противников. Второй, отстреливаясь, ушёл по рельсам к железнодорожной станции.

    Странный сталкер не стал сразу его догонять. Он подошёл к воде, присел на корточки, положил рядом  автомат, умыл лицо и остался сидеть, положив локти вытянутых рук на колени. Капли падали с его мокрого лица, глаза были закрыты, Конь понял, что сталкер тяжело, свинцово устал. Худое, длинное лицо пересекал шрам, никаких следов от пуль Конь к своему удивлению не увидел.

     Сталкер тяжело поднялся, опираясь о колени, взял автомат за цевьё и побрёл за скрывшимся бандитом. Ветви высокого кустарника, росшего по периметру бандитского схрона сомкнулись за ним и Конь остался один. Сам с собой. И смертью. В трясине. По горло.

     Опёршись о ружьё, Конь попробовал выжаться. Ружьё погружалось, но позволило Коню вытянуть руки, выпрямив их в локтях и вырвать ноги из трясины. Конь поднял голову и встретился взглядом с холодными серыми глазами на широком заросшем щетиной, ухмыляющемся лице.

— Ну вот видишь, братан, всё пучком. Не спеши, все уже успели и я не тороплюсь — браток, пошедший в обход, был уже не молод, опытен  и, правда,  держался уверенно и никуда не спешил.

— Он не торопясь закурил, не торопясь выдохнул дым в лицо Коню, не торопясь достал вальтер, не торопясь передёрнул затвор — и полетел кубарем от чёрно-коричневого вихря, без единого звука налетевшего на него. Огромный слепок схватил беднягу за горло и двумя рывками мощного тела сломал позвонки шеи.

     Нервы у Коня закончились. 
— А-а-а — заорал он прямо в раскрытую страшную  пасть мутанта. Пасть захлопнулась у Коня на шивороте, больно прищемив кожу, и Конь почувствовал как его, рыча, тянут из трясины как пробку из бутылки — мощно и абсолютно неостановимо и две широкие белые лапы, мелькая перед его глазами, отталкиваясь от земли как механизмы, выносят  Коня на островок.

    Какие-то конвульсии напали на беднягу и он лёжа на животе, весь в тине и грязи трясся, срывая и комкая траву, пока длинный узкий язык не облизал его лицо.

   Конь поднял голову — ему в глаза смотрел заросшими зеницами слепой чернобыльский пёс и, улыбался тонкими чёрными губами, раскрытой тяжело дышащей пасти.

    — Ну ты и сучара, Чарли! Ну и сучара! И я сучара — только и сказал Конь, обнимая пса за шею.

Прошло время. Лечение, покой, забота друзей и воздействие артефактов поставили Анархиста на ноги и он собрался сделать то, что глодало его душу с того времени, когда он восстановил память — проверить нычки.

   Деньги — Анархист вспомнил о своих деньгах — он хранил их в гиблых местах.   
   Электры обсели бетонные плиты на задворках базы Свободы и именно там, под обломком плиты, завёрнутый в грязную куртку лежал рваный рюкзак — а в нём деньги, большие деньги, и артефакты в специальных, сделанных для Анархиста на заказ контейнерах.  И это был только один из многих схронов Анархиста.

   Мало было в Зоне сталкеров которые по богатству могли бы померяться с Анархистом. Он знал только одного. Знал что он есть. Но кто он — в какой группировке — этого Анархист не знал.

   Придя три года назад в Зону, Анархист не собирался вступать ни в какой клан — ходил одиночкой, крыл любую власть и любую организацию, за что и получил своё прозвище.
   Он был, несмотря на свою молодость и излишнюю иногда горячность (впрочем часто напускную — для «задать страху»),  осторожен и рассудителен. Он не спешил вырваться из деревни новичков — как некоторые непоседы — под клык монстра, жакан бандита или капкан аномалии, а обживался в Зоне всерьёз и надолго.

Постоянно в ходках  — на себя, либо выполняя задания тех, кто способен платить за работу — Анархист через полгода, знал о Зоне — от блок-поста на Кордоне — до станции «Тузла» на Болотах и от застав Долга на Агропроме до постов Свободы в Тёмной Долине всё, что знали матёрые сталкерюги.

Очень помогала ему и коммуникабельность, умение завести и поддерживать отношения с людьми, хоть и было в этом больше от понимания нужности контактов, чем чистосердечности и душевной склонности к общению.

Он сознательно избегал дел и отношений с людьми, вызывающими неприятие, недоверие и просто с людьми которые чем-то ему не приглянулись — знал, что рано или поздно это проявится и хорошо, если только в денежных вопросах.

Сам же не позволял себе не то, что невыполнения или отсрочки выполнения договоров, пусть и по форс-мажорным обстоятельствам, но и поступков, которые могли вызвать у партнёра малейшее беспокойство по поводу сделки.

  Анархист обладал звериным, не свойственном людям чутьём места и мог не только сориентироваться по сторонам света — но и всегда, бродя-ли по однообразным топям Болотов или по запутанному рельефу холмов и лесочков Свалки, он знал где он находится, что впереди и что по сторонам.

    Красота и душа Зоны влюбили его в себя сразу. Он полюбил Зону как любят женщину — за всё сразу — не задумываясь и не взвешивая её достоинства и недостатки.
За эти первые пол-года ему не раз приходилось, после того как Сидорыч проверил его неоднократно и по-всякому, выходить за границы Зоны Отчуждения, выполняя задания торговца. И даже если его путь лежал по местам тайным, где Зона  не отгораживалась от людей сеткой колючки, или перепаханной полосой между вырубками он чувствовал — что вот он уже покинул свою любимую Зону — и сразу в душе на самом её донышке поселялось беспокойство.

При всей его просчитанности, он не думал о том, на что он потратит свои сокровища.
     То есть не думал серьёзно — с выходами на какую-то подготовку размещения денег или продажи артов. Просто он знал — что придёт время —  всё станет на свои места и его богатство будет применено именно так как надо.

    Как-то раз, возвращаясь с Большой Земли, по заданию торговца, решил он изменить маршрут и проверить одну свою догадку. Он должен был войти в Зону возле заставы Долга на границе Свалки и Агропрома.  Он знал проход и знал эти места.
Народу там шлялось на удивление мало. Хотя слухи среди бывалых о тех местах имели место.  Между заставой и базой Долга колючка запретки проходила через местность с такой сильной радиацией — что не спасали не комбезы ни арты.
    И ворота в ограждении на этой территории — между двумя холмами, были как бельмо на глазу. Немало народу сложило там кости, пытаясь дотянуться до артов, прыгавших, словно в насмешку, перед самими воротами — кто от выносящих мозги, волю и силы излучения, кто от атак огромных, даже по меркам Зоны кабанов-мутантов с неимоверно мощными, непробиваемыми костами черепа и прямыми, длинными как штыки клыками и зубами перемалывающими кости человека так-же легко как и кости тушкана.

    Анархист давненько думал о том — как-бы подобраться в эту ложбиночку с другой стороны — и вот — созрел. Он ушёл с маршрута  и, постепенно спускаясь по заросшему разлапистыми мрачными соснами склону влево, вышел на пологий берег небольшого, чистого и широкого лесного ручья. Здесь ещё был обычный, нормальный лес. Но он чувствовал — что на другой стороне ручья, прижавшегося к скалистому обрыву, Зона уже ждёт его.

  Счётчик заработал  — вся площадь ручья на экране «Велеса» была густо, как мухами, засижена аномалиями.  Анархист  бросил гальку на скалистый гранит другого берега — камешек вспыхнул на середине ручья и потух рубиновой искоркой — «трамплин». 
   Он  двинулся по течению ручья, бросая гальку и пытаясь найти чистый от аномалий кусок скалы. Так он прошёл с час, обрыв перешёл в пологий глинистый берег, но галька так-же вспыхивала искрами, не успев упасть. Дальше, он знал, начиналась зона, простреливаемая со сторожевых вышек Долгом — и он повернул обратно и  вернулся к месту с которого он и начал.

   Не вышло. Что-то он сделал не так. Анархист закурил, приводя в порядок нервишки и вглядываясь в гранит обрыва. Десять затяжек — и окурок полетел с ногтя через ручей, вспыхнул искорками пепла при ударе о камень. Анархист поправил лямку рюкзака и повернул направо — на маршрут. Пройдя с десяток шагов он остановился как вкопанный — окурок-то пролетел аномалию! Он снова почувствовал себя включенным в игру, игру Зоны — и почувствовал её взгляд, направленный на него со всех сторон.

  — Ха-ха-ха! — рассмеялся Анархист и погрозил пальцем, — кокетничаем, подруга!

   Поэкспериментировав, он понял, что аномалия пропускает органику.  Он подстрелил ворону и бросил подранка через аномалию — ворона шлёпнулась о скалу и упав в воду поплыла, барахтаясь, по течению — он выстрелом добил птицу.

    Желание переправиться было огромно, но он, как всегда, пересилил себя и решил вернуться основательно подготовившись.

    Прошла неделя.
    Анархист стоял перед речкой в кожаном комбинезоне, за спиной у него был рюкзак, сшитый из целой шкуры псевдоплоти, арбалет и копьё, наконечником которого был кабаний клык. Нож, тоже из клыка, висел на бедре.
    Анархист вступил в воду и вытянул руку — волоски на руке зашевелились и рука потеплела — понятно, подумал Анархист — нужно спешить — и  быстро пошёл через ручей. В глазах зарябило огненными мушками, тело нагревалось — но он уже был на другом берегу. Достал моток пенькового каната с хитрой костяной кошкой — и, раскрутив, забросил его на вершину обрывистого берега. Подёргав за верёвку, он полез наверх.

    Метрах в десяти от обрыва начинался низенький, в рост человека, молодой ельник,  сильный запах грибов — маслята, как насыпанные, росли чуть-ли не под каждой ёлочкой — и хвои, был принят Анархистом за добрый знак и он пошёл ельником, вдоль обрыва, в сторону, где находилось по его представлениям место, откуда арты выкатывались к радиактивным воротам.

   Ельник оборвался резко и Анархист увидел полянку с разбросанными по ней большими валунами. Воздух во многих местах полянки плыл маревом и мерцал, а на земле, подпрыгивали,  пульсировали тёплым светом артефакты — их было много. Но не они заставили биться сердце Анархиста. По полянке, тоже в кожаных штанах и куртке, ходил здоровенный малый, на его боку булавой болталась огромная кость.   
     Сталкер, бросая камни, двигался между аномалиями и собирал яркие, светящиеся «медузы».

   Он был полностью поглощён этим занятием и совсем не ожидал встретить конкурента.
 
  Анархист снял со спины арбалет и достал из колчана болт. Болт с остриём из заточенного зуба псевдогиганта вбивался в ствол на тридцати метрах почти по древко, а тут расстояние до противника было меньше — метров двадцать. Анархист натянул волосяную тетиву и прицелился незнакомцу между лопаток. Шансов у сталкера не было. Но Анархист не спустил тетиву. Он почувствовал, что Зона им недовольна. Нельзя было так просто завершить дело.

   -Ну  что ж, — подумал Анархист, — придётся Вас, Прекрасная Дама потешить.

   Он вышел из ельника и обошёл сталкера со стороны обрыва.
  — Эй дядя! Помощь не нужна? — крикнул Анархист, включаясь в игру, предложенную Зоной.

   Сталкер обернулся. Он был старше Анархиста лет на двадцать. У него было простое русское лицо с правильными мужественными чертами и на этом лице, к неудовольствию Анархиста, не было ни испуга, ни беспокойства.

   — Н-да, мля, — и на челе его высоком не отразилось ничего! Хорош! Значит, Вы, синьорита, любите рыцарские турниры! — Анархист положил на валун арбалет, колчан — всё-же защита — снимать не стал и, развязав петли на плече и поясе, взял обоими руками копьё.

   Сталкер с интересом взглянул на лежащий арбалет и, подмигнув Анархисту, завертел над головой булаву, двинувшись пружинящим шагом вперёд.

    Анархист, перебирая пальцами левой руки верхнюю часть копья, незаметно прихватил правой покрашенное чёрным воронье яйцо, предусмотрительно, на всякий случай, увязанное в травяном мешочке справа на поясе.

   Противники сходились — и за миг до схватки Анархист, хрупнув скорлупой, бросил в глаза противнику горсть перца  — тот непроизвольно зажмурил глаза и прикрыл лицо рукой.

   Любой другой бросился-бы вперёд и попал бы под удар дубины, которая, вдруг завертелась над головой опустившегося на колено сталкера с бешеной скоростью, но Анархист, перехватил копьё правой, занеся  локоть, целился, выбирая место и готовясь бросить, и еле смог, пригнувшись, увернуться от броска дубины, просвистевшей над головой — противник молнией бросился вперёд, клешнями прижимая руку с копьём к голове Анархиста, сжимая с нечеловеческой силой кости. Анархист вскрикнул и ударил раскрытой левой в защуренные глаза.

   Сталкер яростно зарычал и, развернувшись корпусом, бросил Анархиста к краю обрыва. Пролетев с десяток метров, Анархист ударился грудью о край валуна на обрыве и еле успев обхватить скользскую, мшистую поверхность, задержался, цепляясь ногтями за крошашийся древний гранит, над обрывом. Ногти , отрываясь от пальцев, заскребли, сползая по камню, внизу зашипела и закрутилась, стреляя падающей вниз галькой, аномалия. Два камня, выброшенных ею, попав в спину Анархисту, перехватили ему дыханье.

   — Помоги! — он даже не понял, что это были его слова, его хрип — он уже ничего не мог охватить своим сознанием, кроме боли и сползания рук, ещё мгновенье — и всё кончится, сердце прыгнуло в горло…

   — Ха-ха-ха! — раздался над головой громовой хохот, — что, цуко, жить понравилось?!

   — Волосы защемило и его поволокли наверх. Ещё секунда и каменный удар, своротив Анархисту челюсть, лишил его сознания.