И хоть и не было Паши на ПЫСе, но куда ещё? Тем более, стал он кое о чём дога-
дываться!)))
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг.
А.С.Пушкин
В Зоне мало мест, где можно спокойно посидеть и отдохнуть. Еще меньше таких,
где не надо думать об охране стоянки или о том, как от мутанта спрятаться.
Ну, в общем-то, на то она и Зона, чтобы человек каждую минуту был как на эк-
замене, чтобы каждую секунду доказывал свое право на жизнь…
Костер в старом ангаре на территории бывшего завода «Росток» почти догорел.
Несколько сталкеров, расположившиеся возле импровизированного очага, позволи-
ли себе немного расслабиться.
В их позах не было той постоянной напряженности, без которой немыслим ходок
в Зоне. Оружие, хоть и готовое к немедленному использованию, но стояло в пира-
миде, а сами сталкеры не выставили караульного.
А зачем? Периметр завода прекрасно охраняли бойцы «Долга», за что, собствен-
но, и имели неплохой процент с оборота местного торговца-бармена.
Словом, если ты с «Долгом» дружишь, то на его территории можешь смело рассла-
биться, дать передышку измученному организму, привести в порядок измочаленные
нервы.
Судя по всему, собравшиеся у огня были с кланом в хороших отношениях.
Естественно, что возле костра велись разговоры «за жизнь». О чем могут гово-
рить сталкеры? Думаете, о доме и о любимых? Нет, если дом и вспоминался, то
обязательно с оговоркой: «мама такую свинину в горшочке делала, да с картошеч-
кой!»
А, в основном, говорили старатели о Зоне, о своих удачах и поражениях, о при-
обретениях и потерях, о выгодах и убытках.
Иногда вспоминали анекдоты, бородатые донельзя, но все так же любимые.
-… вот, я и говорю, - один из сидящих у костра последний раз затянулся, опалив
усы окурком, и щелчком отправил его в угли, - ходок как надавит, ажно по руке
потекло: «Говори, скотина, кто таков!». А сверху голос, такой скрипучий, заму-
ченный, ему отвечает: «Да контролер я, контролер!»…
- «А чего молчал?», - прервал рассказчика другой сталкер, подсаживаясь ближе
к очагу, — «Дык, я же вообще говорить не умею!».
- Да ну тебя, Жора! — усатый отмахнулся от приятеля. — Такую шутку испортил!
- Какую шутку?! Ты что, Сизый?! Ей лет сто уже, если не больше!
- Все равно, зачем перебил? — было ясно, что Сизый не столько обижен, сколько
для проформы хмурится. — Я тебя перебивал разве?
- Нет. — честно признался Жора.
- Вот! — Сизый, с видом одержавшего моральную победу человека, указал пальцем
в потолок. — А ты почему договорить не даешь?
Жора собрался ответить и даже открыл рот, но сказать ничего не успел. Поме-
шала ему темная фигура, которая, взмахнув полами длинного плаща, неожиданно
возникла из тени.
- О чем спорите, люди добрые? — спросил человек в плаще приближаясь к огню.
В свете отблесков догорающих дров ходоки разглядели визитера.
- А! Моцарт! — Жора встал навстречу гостю и протянул тому руку. — Подходи
ближе, садись, угощайся, чем богаты. Мы тут спорим, у кого истории бородатей:
у Сизого или в Ветхом Завете.
- У Сизого, однозначно! — Моцарт воспользовался приглашением и уселся возле
костра.
Как ни странно, но сам Сизый на это замечание не обиделся, а только хмыкнул
в растрепанные усы.
Чья-то рука, вынырнувшая из темноты, подбросила в огонь несколько веток, уз-
ловато - перекрученных, словно дерево росло возле аоронки.
Вскоре костер разгорелся с новой силой. Моцарт — высокий, худой, с седею-
щей бородкой и серым лицом сталкер — достал из кармана ложку и вопросительно
взглянул на Жору.
- Чем угощаешь, хозяин?
- Как обычно, — Жора протянул гостю две жестянки на выбор, — тушня коровячья.
Хочешь? Есть еще килька, в собственной крови утопшая. «Братская могила» - то
-бишь. Сто грамм дернешь?
- Сто грамм не стоп-кран: дернешь, не остановишься! — многозначительно прого-
ворил гость. — Давай буренку, рыбу не хочу.
Пока он жевал, под кожей лица бегали тугие комья мышц. Было в этом что-то
завораживающее, что-то, что заставляло ходоков молча и не отрываясь смотреть
на Моцарта.
Наконец, сталкер насытился и выкинул банку в огонь. Она тут же зашипела го-
рящим жиром.
Словно по команде вокруг костра воцарилось оживление. Люди зашевелились,
закурили. Моцарт, покопавшись в карманах, вытащил небольшую кружку из нержа-
вейки и чайный пакетик.
- Кыпаточком богаты? — ни к кому конкретно не обращаясь спросил гость.
- А то ж! — с другой стороны костра Сизый протянул закопченный чайник с
легкомысленно скошенным на бок носиком. — Только вскипел!
- Спасибочки! — Моцарт аккуратно налил воду в чашку и бросил туда пакетик.
Ощутимо запахло жасмином. Потом гость снял крышку и заглянул внутрь чай-
ника. Удостоверившись, что воды еще достаточно, Моцарт передал чайник об-
ратно.
Дождавшись, пока напиток заварится, сталкер осторожно взял чашку двумя
руками и принялся чаевничать, щербая и жмурясь от удовольствия.
Вокруг огня снова повисло молчание, прерываемое лишь звуками чаепития.
- Он кто? — это совсем еще зеленый новичок-отмычка решился, наконец, ше-
потом спросить у своего ведущего.
- Моцарт, — так же шепотом, чтобы не услышал тот, о ком речь идет, ответил
сталкер.
- А кто он? — новичок все не унимался. — И почему — «Моцарт»? Он музыкант?
- Он истории рассказывает такие, что заслушаешься, поэтому и Моцарт.
- Ничего не понял, — новичок помотал головой, словно назойливую муху отго-
нял.
- Помолчи лучше, Зяма. Сейчас сам все увидишь! — отмахнулся сталкер от от-
мычки.
Зяма насупился, но затих, не смея перечить старшему.
В молчании, нарушаемым лишь звуками чаепития, прошло несколько минут.
- Ну, хозяева, спасибо за хлеб-соль! — Моцарт, наконец, выплеснул остатки чая
вместе с пакетиком в костер. — Чем отблагодарить за гостеприимство?
- Расскажи что-нибудь! — за всех попросил Жора.
- А что рассказать-то? — Моцарт, чуть прищурившись, посмотрел на сталкера.
— Веселое? Или со смыслом? Про то, как Долг псевдогиганта по Темной долине го-
нял, или про свободовца и кровососа? Или, все-таки, такое, чтобы думать надо
было?
- Давай со смыслом. — на правах угощавшего решил за собравшихся Жора.
- Ну, со смыслом, значит со смыслом. — не стал упираться Моцарт.
Он неспешно огладил бороду, оттянул ворот грубой вязки свитера, нырнул рукой
куда-то глубоко под него, достал толстую тетрадь в обтрепанном коричневом пе-
реплете и кисет.
Все так же размеренно Моцарт пролистнул тетрадь, до половины исписанную, и
вырвал чистую страничку. Тетрадь сталкер убирать не стал, а положил себе на
колени. Потом он свернул из листка огромную «козью ножку», раскурил ее, и отку-
да-то из сиреневых недр ядовито-удушливого дыма начал историю, прерывающуюся
иногда сухим перханьем рассказчика.
***
Все вы знаете, господа хорошие, про везучего сталкера Енота. Кто не знает,
напомню.
Жил такой сталкер. Я его еще застал. Кличку получил за то, что руки постоянно
потирал, будто стирал что-то или полоскал.
Везуч Енот был неимоверно. Что ни Выброс, то он артефакт какой-нибудь доро-
гущий принесет. А то и два. Я бы, например, на его месте давно бы свалил отсю-
да, но Енот не уходил. То-ли сам не хотел по жадности своей, то-ли Зона не от-
пускала.
Скуп был, конечно, Енот, не то слово. Только вот странно: за хабар и оружие
с барменом бился он до последнего, а тут же после этого всех в баре поил до по-
росячьего визга.
Так-то вот.
Откуда везенье у Енота было? Говорят, из дневника. Нашел, дескать, Енот,
книжечку волшебную, в которой можно было что-то написать. И это что-то, обяза-
тельно, сбывалось.
Пожелаешь, например, Мамины бусы за порогом бара, вот тебе и на. Только усло-
вие одно: нужно было четко и подробно в дневнике описывать, как и что происхо-
дит.
Нельзя было написать: «я нашел артефакт там-то» - не сбудется. А вот если
напишешь: как шел, как веточки приподнимал, как чуть не обгадился от радости,
когда увидел, тогда — пожалуйста. Все в лучшем виде исполнится.
Где Енот ту книжку нашел, у кого отобрал, почему на подтирку не пустил и как
пользоваться научился, я не знаю.
Словом, Енот богатеть начал. Артефакты сдает, денежки гребет. Сдает-гребет,
сдает — гребет. И из Зоны не уходит.
Как-то жадный до денег сталкер Шуля вызнал, откуда у Енота удача. И стал при-
ставать к нему: продай да продай. Обещал любые деньги, процент с хабара, все,
что угодно, лишь бы, значит, тот дневник получить.
Сколько Енот Шуле не объяснял, что не выйдет у того нифиги, Шуля не отставал.
Енот ему - дескать, все богатство только в Зоне использовать можно, за Пери-
метр не вынесешь, иначе сам бы свалил давно, а Шуля знай свое гнет — продай.
Енот от Шули даже бегать начал. Но Шуля-то упертый был, что твой чернобыльс-
кий кабан. Решил он, значит, дневник тот украсть. Раз попробовал, не получи-
лось. Два, тоже облом. А Енот к тому времени уже понял, что Шуля не отстанет.
И еще Енот сообразил, что Шуля его, в конце концов, тихо где-нибудь прирежет,
а дневник себе заберет.
Енот решил с дневником покончить, чтобы, значит, поводов для непотребства
не было. Жаль, конечно, дневника-то, но себя еще жальче.
Помаялся - помаялся Енот и решил: все, уничтожу нафиг! Но не тут-то было!
Что только сталкер с ним не творил: жег, рвал, из автомата расстреливал,
взрывал. Даже в жарку кидал! Все попусту. Дневник все у него оказывался. В рюк-
заке.
Выбросит, значит, Енот тот дневник в Припять-реку, а наутро, глядь, — он в
рюкзаке тихо себе лежит. И так каждый раз. Вот, вроде, только пепел сейчас от
бумаги по ветру разлетелся, а утром тот дневник опять целехонек. Словом, не
смог от него Енот избавиться.
А Шуля, пока суд да дело, от своих мыслей не отказывался. Как-то подловил он
Енота и нож к горлу приставил: «Отдавай дневник!» Еноту деваться некуда, отдал.
Только попросил последнюю запись в дневнике оставить, чтобы, значит, безбедно
потом жить. Типа - в уплату за дневник. Шуля согласился.
Енот, значит, запись оставил, дневник закрыл и Шуле протянул. При этом стал-
кер так сказал: «Не тебе этим дневником владеть, запомни». И ушел.
Шуля, было, за пистолетом потянулся, чтобы Енота кончить, да жадность верх
взяла. Охота, значит, было ему скорее себе богатства побольше написать.
Дневник схватил — аж руки трясутся, - последнюю страницу открыл, а там запись,
Енотом оставленная. Дескать, прознал я сегодня, числа такого-то Рождества Хрис-
това, что сталкер Шуля по Зоне очертя голову бежал и в электру влетел.
Шуля в нервы! За пистолет схватился и Енота догонять. Ну, как вы сами понима-
ете, за камнем его уже электра и ждала. От Шули только тот пистолет остался.
А дневник к Еноту вернулся.
Только с тех пор Енота как подменили. Он больше за хабаром в Зону не ходил,
благо — денег заработал вдосталь, а тихонько в баре сидел в уголке и что-то в
своем дневничке пописывал.
И, знаете, стали в Зоне сталкеры гибнуть. Нет, и раньше ходоки, конечно,
умирали, но тут-то прямо мор пошел.
Что ни день, то аномалия или мутант какого-нибудь ветерана приберут. Причем,
гибли те, кто Еноту насолил в свое время.
С Блейзером, например, они схрон не поделили. Блейзера кровосос на Кордоне
встретил. Гравит, что «Берилл» когда-то у Енота из-под носа перехватил, в во
-ронку попал. Прямо возле Периметра.
По частям Гравита потом собирали, да целиком не собрали. Ну, и так далее.
Словом, поняли сталкеры, откуда ветер дует. Хотели Енота на правеж поставить,
да он всех опередил. Пропал Енот. После него только тот дневник и остался.
Последняя запись там сделана рукой Енота:
«22/08. Сталкеры, похоже, догадались, каким образом я влияю на их судьбу.
Мне страшно за них. Если они отберут Дневник, то кто знает, как повернется
жизнь?
Этот Дневник, это порождение дьявола! Он завладел моим разумом. Если рань-
ше я считал, что владею им, то теперь я точно знаю: он владеет мной.
Он захватил мои мысли в тот момент, когда я убивал Шулю. Тогда я начал
мстить, и Дневник пророс в мою душу.
Вернее, как я теперь понимаю, он и раньше жил в ней, с того момента, ког-
да я приписал себе первый артефакт. Теперь, он — мой хозяин, а я его пос-
лушный раб.
Он шепчет мне, что должно произойти, а я, не смея ему перечить, описываю
это.
Но мне осталось недолго: я знаю, что сталкеры сегодня придут за мной. Их
расправа будет безжалостной. Я заслужил это, я знаю. Но я слаб и труслив.
Я боюсь того, что произойдет. Я боюсь боли, которая последует за моим пле-
нением. Но я не боюсь умирать. Наверное, потому что смерть страшна только для
человека, у которого еще осталась душа.
У меня ее нет. И я уже не человек. Я — лишь оболочка, вместилище, футляр, в
котором давно уже не осталось содержимого.
Дневник нельзя уничтожить, но я унесу с собой его секрет. Ведь просто описать
то, что должно произойти - мало. Дневнику этого мало. Надо сделать еще одно де-
ло, чтобы описанное превратилось в явь. Что именно — тайна, которая умрет со
мной».
Куда делся Енот, никто не знает. Он просто исчез. Может быть, он застрелился
на берегу Припяти, и его труп упал в воду. Может быть, он пошел в деревню к кро-
вососам. А, может быть, он шагнул в аномалию, одну из тех, что расселились на
полях между Ростоком и Янтарем.
Вот как, оказывается, повернулось-то все: огромная власть, которая была дана
сталкеру тем дневником, в конце концов, свела его с ума.
***
Моцарт закончил рассказ. Сталкеры молчали, обдумывая услышанное. Рассказчик
с сожалением посмотрел на докуренную «козью ножку» и выкинул ее в угли.
- А ты откуда это все знаешь? — это Зяма не удержался и влез в разговор вперед
старших.
- Что «все»? — Моцарт сделал вид, что не понял вопроса.
- Ну… - Зяма помешкал, - Про дневник, про Енота, про запись?
- А-а-а! Вон ты о чем! — рассказчик, вроде бы с облегчением, выдохнул и показал
тетрадь, которую на протяжении всей истории прижимал рукой к колену, тетрадь,
из которой он выдернул листок для самокрутки. — Так вот же тот дневник. Хочешь
— сам почитай. — И Моцарт над костром протянул коричневый томик. — Держи.
Зяма неуверенно вытянул руку, чтобы взять дневник, но тут же ее отдернул.
Наверное, в этом виноват был неожиданно высоко взвившийся всполох костра.
- Бери-бери! Что застеснялся-то? — ободрил молодого Моцарт. — Не бойся. Ты же
из любопытства просто, да?
- Да… - тихо согласился Зяма и взял дневник. — Из любопытства.
Он листал тетрадь, иногда задерживаясь на какой-нибудь записи. Пока сталкер
читал, поворачивая страницы к затухающему огню чтобы лучше видеть, никто возле
костра не сказал ни слова, словно пребывали в трансе.
- А ты сам почему дневником этим не пользуешься? — спросил, наконец, Зяма.
- Почему это «не пользуюсь»? — сделал Моцарт удивленное лицо. — Пользуюсь.
Сам же видел — самокрутки там, или на другие надобности. Это же неисчерпаемый
источник бумаги. Самый ценный, пожалуй, артефакт, что Зона придумала.
- А записи? — Зяма крутил в руках тетрадь, не в силах уже с ней расстаться.
— Почему не пишешь в дневнике. Не знаешь как?
- Почему? Знаю. Просто, мне это не нужно.
- А как же…? — Зяма, похоже, совсем запутался.
- А вот так! Меня все устраивает. Я живу, на хлеб с маслом мне хватает. Что
еще? — Моцарт огляделся по сторонам, ища пример: - На табак я тоже всегда себе
заработаю. А больше мне и не нужно ничего. Все… Если хочешь, могу тебе днев-
ник подарить. Пиши, я расскажу тебе как. Сложного тут ничего нет. Бери, пиши.
Может, у тебя получится лучше дневник использовать, чем у меня или Енота. Ну?
— Моцарт пристально посмотрел на Зяму. — Берешь?
- Беру! — наконец решился сталкер, будто с обрыва в реку прыгнул. — Что попро-
сишь взамен?
- Ничего не попрошу. Иногда, если только, место вот у костра, да баночку ту-
шенки. И все. Ну? Договорились?
- Договорились. — хриплым шепотом произнес Зяма, подтверждая сделку, и тороп-
ливо начал запихивать драгоценную тетрадь в рюкзак. Потом, словно опомнившись,
он схватил свои пожитки и побежал куда-то в темноту.
- Эй, сталкер! — ухмыльнувшись, крикнул вдогонку Моцарт. — Завтра вечерком в
бар зайди, научу, как записи в дневнике делать!
Сказав это, Моцарт тоже начал собираться. Притихшие ходоки провожали его ис-
пуганными взглядами до момента, пока черный плащ не растворился в темноте.
И даже после этого никто не посмел заговорить. Сталкеры молча глядели на пе-
реливающиеся чернотой и рубином угли, думая каждый о своем и потягивая чаек.
Потом, так же молча, ходоки разбрелись по углам, где собирались коротать ночь.
***
Моцарт миновал пост охраны, махнув на прощанье долговцам рукой.
За забором он свернул налево и пошел вдоль бетонных плит. Потом он еще раз
свернул, повторяя изгиб наружного ограждения, прошел через выжженную долгов-
цами пустошь от стены метров на сто и нырнул в незаметный овражек, прикрытый
ивами. Шагов через двадцать он остановился и негромко свистнул. Из ближайших
кустов засвистели в ответ.
- Иди, не волнуйся, — включив налобный фонарь, позвал Моцарт ночную темноту,
— нет никого.
Из кустов вышел контролер — мутант, которого боялись все сталкеры без ис-
ключения.
- Ты опять это сделал? — спросил он, увидев довольное лицо человека, — Опять
дневник отдал?
- Ага! — весело ответил Моцарт. — Опять.
- Зачем? Ты же лучше меня знаешь, что все это — правда. А если он захочет
мирового господства?
- Ну, даже если и захочет? — вопросом на вопрос ответил Моцарт. — Он, пока
еще глуп, чтобы описать такое. Ему фантазии не хватит.
- А если он поумнеет? — не отставал контролер.
- Тогда он не захочет. Надеюсь, что так и случится.
- А другие сталкеры?
- А другие к утру моего рассказа и не вспомнят. — Моцарт ухмыльнулся. — Я им
в чайник Черную пыль подбросил.
- Вот скажи мне, зачем ты это делаешь? Зачем ходишь к сталкерам, зачем им ис-
тории свои рассказываешь? Дневник это зачем с собой таскаешь? Ты помнишь, что
с тобой было, когда я тебе его дал? Тогда я думал, что он дальше тебя не уйдет.
А ты…
- Помню, конечно. — сталкер подмигнул. — Хотелось исправить мир, но не получа-
лось. Потом я понял, что мир только поступками изменить можно, а дневниками и
прочим волшебством — нет.
Поэтому и отдаю его таким вот юнцам, у которых душе еще не совсем пропащая,
чтобы они учились и понимали. А вот ты помнишь, что с тобой было?
- Нет,- мутант враз погрустнел, — зато я помню, что захотел понимать других
людей. Каждого, кого встречу. Наверное, я неправильно сформулировал свое жела-
ние, потому что стал тем, что есть.
- И что? Тебя это тяготит? Ты недоволен своим выбором? Ты можешь влиять на со-
знание людей, помогать им, наставлять на путь истинный. Правда, «истинность» в
данном контексте — субъективное понятие.
Но все же… Тебе был дан шанс на изменение себя. У тебя была возможность стать
чем-то большим, чем просто человек. Ты мог ей и не воспользоваться.
И сидел бы сейчас у костра, слушал бы заплесневелые анекдоты и хлебал бы вод-
ку. Но ты сделал выбор. Ты решился на поступок. Результат, возможно, и не бес-
спорен, но ты, хотя бы, попробовал.
Пусть и тот пацан попробует, поэкспериментирует. Вдруг, получится? А мы по-
стараемся, чтобы он глупостей не наделал. Кстати, к слову сказать, ты в курсе,
что эксперименты над людьми давно запрещены?
- Ага! — контролер покачал своей огромной головой. — Ты это ученым скажи, кото-
рые кровососов придумали.
- Учтем их тяжелый опыт? — сталкер улыбнулся. — И будем пытаться найти тех, ко-
го изменить еще можно?
- Ай, Енот, тебя не переубедишь! — контролер махнул рукой. — Ладно, пошли! Дела
сами собой не будут делаться.