Небо к ночи совсем почернело. Ветер, налетая со всех сторон, раскачивал кроны редких тополей, проявляющихся в разломах молний из кромешного мрака вдоль дороги и вдруг хлынул холодный дождь.

    Одиночка, запахнул плотнее полы прорезиненного плаща с капюшоном, протёр стёкла противогаза и ускорил шаг.

  — Рано, выходит, радовался, — думал он — не бывает так, чтоб во всём фартило.
Удача улыбнулась ему с утра — инфа о тайнике с ПДА убитого принесла ему неплохой хабар — «пружина» и пара «медуз» на исхоженном вдоль и поперёк Затоне — богатая добыча. Впрочем, как это обычно и бывает, особенно обрадовался он десерту — три пачки бронебойных  к любимой ФТА.

   И у торговцев они стоят недёшево, а пока до них дойдёшь — нет в Зоне ничего дороже. Что-бы там не пели под гитарко, — сталкер презрительно фыркнул.

    Потрескавшийся асфальт дороги, шедшей к лесопилке, сменился под ногами  глиной косогора. Ноги оскальзывались, а ветер, толкая в грудь, не давал подниматься, вынуждая цепляться за жёсткие поросли редких кустиков.

    Поднявшись, сталкер достал бинокль — зомбари на лесопилке забились от дождя и ветра под навесы. Конусы света от раскачивающихся фонарей выхватывали из темноты сгорбившиеся неподвижные силуэты.

   Эх, Зона — ну дала хабар — не дёргай нервы, дай уйти по-хорошему, сколько тут до «Скадовска» осталось — часа три, пусть и ночью — нет! Получай эту мерзкую тьму, ветер в морду, ледяную воду в дыры плаща и разъезжающуюся под ногами глину.
Сталкер уже три раза  не смог удержаться на ногах и на третий раз всё-таки уронил ФТА-шку в грязь.

   — Чтоб ты скисла! учит она, сука! чему ты учишь?— выругался он в голос, нагнувшись и вытирая винтовку.

    Раскат грома разорвал, уже ставшим привычным шум дождя и оглушил присевшего сталкера

     Разгибался он уже скованно. Что-то поменялось вокруг, поменялось мгновенно и неуловимо, стало приближаться. Чувство опасности стиснуло сердце, он испугался ощущения своей чужеродности охватывающему его миру. Зона нашла, увидела его, потянулась к нему.

    Слева, на возвышенности, чернея в сполохах молний острыми изломами разрушенных крыш, в десяти минутах ходьбы, лепились друг к другу домики пионерского лагеря.

  Было в лагере место, где можно было переждать ночь и сталкер, случалось, пару раз уже и заглядывал туда -домик на краю у оврага со стенами толщиной в кирпич и настилом потолка из сороковки; одна половина крыши была без шифера –видимо строители не окончили, как впрочем не было завершено и внутреннее оборудование — на цементном полу лежали два двухметровых железных профиля с анкерными болтами.

    Сталкеры, останавливающиеся в этом приюте на ночлег, настелили на половину пола, что была защищена крышей, доски и бросили там с пяток матрацев. Между профилями стояла на кирпичах неизменная железная полубочка. Дым от костра выходил большей частью в окно. Стёкол в окне не было, не было и осколков с внешней стороны стены — и тут строители не успели с доделкой.

   А вот само окно было немаленьким. Полутораметровый  подоконник, дубовый, как и вся крепкая рама квадратного окна, был на уровне середины груди стоящего человека.
Двери с перекладинами из соснового бруса плотник, словно зная, кто будет пользоваться помещением, не поленился обшить железом.

    Ливень прекратился так-же внезапно как и начался. Тучи, глухо громыхая, ушли в сторону Скадовска и огромная наглая круглая луна залила мертвенным бледным светом всю округу.

    Зона меняла декорации, готовила сцену для очередного действия. У сталкера уже не было сомнений, что ему отведена в этом действии головная роль и вероятней всего не роль охотника.

    Не улыбалось ему играть в чужие игры — ни охотником, ни тем более добычей.

   Сталкер достал ПДА и вышел на нужную волну.
— Привет, Борода!
— О! привет представителям исчезнувших цивилизаций! — Борода узнал его и сталкер представил улыбку на широком лице бармена, старающегося поднять настроение бредущему ночью в непогоду сталкеру, — як ся маешь, вуйко?

— Регулярно! — поддержал настроение сталкер, — я сейчас подхожу к пионерлагерю, думаю остановиться, есть кто в приюте?

— Был вызов, — Борода помолчал,— да связь сам слышишь какая — голос бармена прерывался и искажался помехами, — гроза! Сейчас подошли ребята, говорят,— видели одиночку, спускался к лагерю от подстанции. Договоритесь…Лучше заночевать в приюте…Мужики видели след химеры.

— Понял. Спасибо! — сталкер закончил связь. Что-то не понравилось ему услышанное, показалось, что не договорил Борода чего-то, хотя связь действительно никудышная, а нервишки пошаливают. Химера! Зона не шутит и выбора у него действительно нет.

    Сталкер был уже возле домика, стоявшего сразу за хлипким заборчиком из вагонки; он подошёл и постучал в дверь.

    Приют этот был местом, где соблюдалось перемирие и хотя и были случаи, когда оно нарушалось, но все, посмевшие нарушить это неписаный договор уже собирают хабар в долинах, где артефакты не фонят, водку не палят а плоти возлежат рядом со псами. Хотя, если у кого есть сомнения, либо нужда не велика — можно отзвонить Бороде: первый, зашедший в приют, обычно сообщит ему из какой он группировки, а может и ник — при желании.

— Кто? — голос показался сталкеру знакомым
— Одиночка!
— Заходи, -лязгнул засов и дверь открылась.

        Взгляды встретились и в  глазах не было удивления — оба всегда помнили о том, кто сдаёт на этом сукне, догадывались — кто по Её раскладам будет стоять за дверью; и каждый оценил: хозяин — ФТА — на груди пришедшего, гость — АК-47 — на плече открывшего дверь.
            Стволы были нешутейные — нулячую ФТА-шку, выполняя условия контракта, подогнал стлкеру Уве — добродушный увалень из Потсдама, превращавшийся в нерассуждающую и неошибающуюся машину в случае опасности.

                Машинка была ценою за сопровождение известного охотника до Янова.  Хотелось дойчу познайомиться поближе — до парочки скальпов — с местными бюрерами. Но до Янова Уве не дошёл. Он дошёл только до этого домика.

            В спокойный теплый, уютный вечер, а раньше таких вечеров в Зоне было больше, Уве, в предвкушении ночлега, хохотнув очередной сталкерской шутке Инкоса,  включил фонарик, чтобы лучше было «беобахтен» и, подойдя к домику, направил луч света на дверь.

      « Йедес дас зайне» — прочитал он выцарапанную по серой краске ножом готическим шрифтом надпись по всей ширине двери.

      И подпись внизу — «руссише швайне» — кириллицей, аккуратными отверстиями пистолетных выстрелов.

        Утром, с гримасой, как от зубной боли, Уве попрощался со сталкером холодным  взглядом, отдал ему винтовку и забрался по трапу, не оглядываясь, в брюхо военной вертушки, зависшей  на пару минут над лагерем.

— Полный цурюк! Ауфвидерзеец! или — зец? — думал Инкос, вслушиваясь в затухающее пахтанье лопатей.  Впрочем, тут Дир прав —  «каждому своё»; ну и  хер-то с ним, с Уве, а гвынтивочка со мной. Дасист сисясто по нынешним временам!

                А времена, генацвале, действительно нынешневели — на безрыбье стало расцветать по локации мрачное похабство бандитизма, и поползли на Затоне слухи о химерах.

                А вот откуда взялся Дировский калаш изначально мало кто знал. А те кто знал — крутые ребята с АТП — уже не скажут: полегли на Тайных тропах.

             Сидор в те поры хорошо наварился, уже и подумывал строиться, а кто говорит, что и вырыл-таки, старая  шельма, пару этажей вниз в своём бункере.

                А что-ж ему было и не строиться — все стволы с АТП тогда каким-то чудом прошли через его руки. А за стволы  из Зоны, стволы с биографией и личным Сидоровским клеймом буратины за периметром платили золотишком.

                Только один вот этот ствол Сидор присмотрел себе, поместил  его в тряпочку да в тисочки и колдовал над ним бессонными — а какие ещё у торговца в Зоне — ночами.
                Потом была какая-то мутная история с военными, отцом Валерьяном, Шрамом.

                Шрам вообще намутил по Зоне илу — на разлив Нилу, да и пропал тоже мутно. Но калаш уже тогда стал легендой — удалось таки Сидору доработать ствол плотненько под патрон с эсвэухи и поднять скорострельность до Стрелковского калаша,а Шрам, сильно не вникая (выброс,видно, давал себя знать), сбыл его за смешную для такого ствола цену.
               И  попал таки автомат туда, куда и должен был — к Ясному. Что и как делал с ним  мастер никто  точно не знал. Говорили и о деталях из антиграва и о закалке ствола в «холодце» и о том, что не всякий-де серийный патрон подходит теперь к стволу, разное говорили, только правды не знал никто. Сам Ясный всегда был парень молчаливый, да и новый покупатель  ствола тоже делиться радостью от покупки не торопился.

    Только те немногие, кто видели это оружие в работе стали называть его Морозильником. И название это было стволу впору — подходило и по месту его обнаружения Шрамом и по холодной, увесистой тяжести (наверное не врали люди про «холодец») и, главное, по результатам его не частой, но очень уж убедительной работы.

— Мир этому дому — Инкос шагнул за порог
-Заходи раз пришёл — Дир оступил к бочонку плавными шагами практикующего спецназовца, не глядя вниз, но  точно и уверенно. Так-же, не поворачиваясь спиной, вполоборота, Инкос закрыл дверь и запер засов.

    Каждый знал, что выстрела — выстрела в спину — не будет, но недоверие, давно, с первой встречи, пустившее ростки в душах, не позволяло расслабиться; подсознание, не превращая ощущения в слова, жадно хватало и прятало в свои глубины любую обмолвку, любую мелочь в  поведении, облике, казавшуюся чуждой, враждебной, опасной.

     Чёрные тени двигались по стенам хибары зловещими силуэтами. Их пантомима проявляла смысл происходящего и не оставалась незамеченной для порождающих их существ.

     Инкос сел, привалившись к стене, тень спряталась за его спиной. Сел в угол и Дир, снял с ремня немецкую флягу, сделал пару глотков и, прицепив флягу на место, откинул назад голову, разглядывая из под полуприкрытых век Инкоса.

     «Демонстрирует превосходство,— как же, у нас, русских патриотов и фляжечко немецкая и тесачочечок и пряжечко «Гот мит унс». «Заходи раз пришёл!» — конечно, москаль везде хозяин — раздражение ворочалось в серце Инкоса — он сжал зубы и глубоко вздохнул.

— Где это ты так извозился? Из схрона вылазил? — Дир прервал молчание в своей манере.
— Мне хорониться незачем, я у сэбэ на Батькивщини,— спокойно парировал Инкос,— А скажи, Дир, почему это москали называют такие ночи воробьиными?
— По качану!
— Правильно!
— Что правильно?
— Все москали так отвечают,— Инкос смотрел через огонь прямо в глаза Диру.

    Они смотрели друг в другу в глаза не мигая, черты лица обоих окаменели.

     И пространство между ними  словно сжалось и вибрировало угрозой. Опасность, казалось была всюду, дыхание стало прерывистым, участился пульс — руки легли на оружие.

    Оба знали: что-то готовится произойти — и вдруг вспыхнуло пламя — с потолка в бочку просыпалась  древесная труха. Сталкеры вскинули стволы — толстые доски потолка беззвучно изгибались  — кто-то очень тяжёлый прошёл по чердаку от двери к окну.

— Химера — прошептал Инкос, — Борода предупреждал…

    Доски не шевелились — химера, оценив опасность добычи ушла с чердака. В прыжке химера может перелететь через грузовик хоть поперёк, хоть вдоль — с разбега. Двигается зверь совершенно безшумно и сталкеры не услышали в какой стороне приземлилось это исчадие Зоны.

   Химера никогда не отказывается от нападения. Сталкеры знали это и застыли вслушиваясь в шорохи снаружи.

   В стороне маленькой сцены пионерлагеря сначала вдали, еле различимый, потом ближе полышался жалобный, разрывающий серце детский плач.

— Сейчас папочка тебя успокоит, крошка — Дир отцепил РГД и, показав Инкосу на место в углу у окна, метнул гранату.

     Взрыв. Тишина.

     И вдруг возле самой стены, справа от окна, тот же детский голосок запел: — ля-ля-ля, ля-ля-ля — и эта песенка парализовала, была  моторошной — в ней не было ничего человечьего и сама мысль, что это может быть ребёнок с жутью отбрасывалась сознанием, и хотя сталкеры знали что звуки эти издаёт вторая, маленькая голова химеры — сбросить оцепенение было не просто.

      Инкос, вскинув к плечу винтовку, взглядывался во тьму. Дир, поднял руку, показал на дверь и сжав тесак, двинулся к ней на цыпочках.

     В промежуток между дверью и нижней доской дверной коробки пролезла огромная лапа и, вонзив когти, потянула дверь на себя. Сталкер поднял тесак и изо всех сил ударил по лапе, отрубив три пальца. Страшный рёв потряс, казалось, даже стены. Удар погнул засов и сдвинул петли. Дверь устояла. Инкос прошил её очередью по диагонали. Снова рёв и тишина.

— Ушла? — Инкос отсоединил магазин, и стал добивать его патронами.
— Не надейся. У тебя есть арт? Что нибудь от разрыва?
— А что останется мне?
— Может быть жизнь, давай быстро! Давай, говорю,— Дир схватил лом, стоявший с лопатой и граблями в углу у входа и сунул его в бочку с огнём.

     Инкос достал «пружину» и передал её Диру. Тот, быстро поместил арт в контейнер на поясе, снял с плеча АК и протянул его  Инкосу, — бери, эта штука не подведёт. Становись сюда — Дир показал на место у левой стены, напротив бочки, — и стреляй в голову. Только в голову.

     Дир выхватил лом с побагровевшим острым концом из бочки и, бросившись к окну, опустился на колено, схватив наперевес лом.

     Секунда, другая — вдруг тёмная тень закрыла оконный проём — вылетели оконные поперечины, метнулся вверх лом и, шипя, вонзился в левую сторону груди чудовища. Раздался визг — огромная голова вцепилась зубами в железо.

    Инкос нажал на спусковой крючок. Очередь бронебойных из ФТА буквально развалила голову мутанта — и тут винтовка заглохла. Маленькие глазки второй головы уставились на Инкоса, перед глазами у него поплыло —  взлетела огромная окровавленная лапа — и опутилась Диру на плечо, вскользь задев голову — Дир отлетел к стене.

    И тут заговорил Морозильник — тело химеры, содрогаясь от боли приняло на себя остаток магазина и сползло вниз — за стену.

    Инкос бросился к Диру , приподнял его, обхватив за плечи — по разодранному когтём комбинезону текла кровь, Дир замычал и открыл глаза, — Кончай её, уйдёт! Скорей!

   Не сразу открыв погнутый засов, Инкос, распахнув дверь, выскочил наружу и оббежал домик.

    Ночь уже таяла и в сумраке наступающего утра Инкос увидел кровавый след тянувшийся в сторону оврага. След доходил до кустов, росших на его краю. Кусты были смяты. Инкос глянул вниз — ничего — и вернулся в дом.

Дир сидел у стены, вытянув ноги и бинтовал плечо.

— Ну что?
— Ушла.
— Не дождалась, значит, — Дир насмешливо взглянул на Инкоса и, свинтил зубами пробку с фляги, — молодец ты что не бухаешь, это правильно, береги здоровье!

     С ПДА пошёл вызов, Борода взволновано орал в самое ухо
— Инкос, вы живы? Слышали выстрелы, рёв, что у вас там было?
—
— Что у нас было? — Инкос шагнул к Диру и взял у ухмыляющегося сталкера ополовиненную фляжку, — химера, Борода. Просто химера.

Лев Гумилев:"ХИМЕРА — форма сосуществования двух или нескольких несовместимых этносов разных суперэтнических систем, при котором исчезает их своеобразие. Выросшие в зоне контакта люди не принадлежат ни к одному из контактирующих суперэтносов, каждый из которых отличается оригинальными этническими традициями и ментальностью. В ХИМЕРЕ же господствует бессистемное сочетание несовместимых между собой поведенческих черт, на место единой ментальности приходит полный хаос царящих в обществе вкусов, взглядов и представлений. В такой среде расцветают антисистемные идеологии. Возникшие в недрах ХИМЕРЫ антисистемы выступают, как правило, инициаторами кровопролитных конфликтов, либо ХИМЕРА делается жертвой соседних этносов. ХИМЕРА может существовать в теле здорового этноса подобно раковой опухоли, существуя за его счёт и не выполняя никакой конструктивной работы. При этом она может быть относительно безвредной (пассивной), либо же становится рассадником агрессивных антисистем".