ЦИМЦУМ (сокращение, сжатие) — начальный акт творения (эманации), образование внутри Бога пустого пространства, в котором затем возникают миры. (Энциклопедия)

«Да пребудет с нами сила. Сила трения!»
Из триумфального выступления Ланочки на вступительных экзаменах по физике женского тела в Самарском театре зрелого зрителя.

   Мы — сталкерская двойка. Я — Енот, ну и он — Дикобраз.
   Дикобраз  —  он и в Поцдаме дикобраз. Всегда взъерошен  и физиомордия подходящая. То-ли он казах немецких кровей, то-ли немец казахских — это покрыто, а вот то, что фотаться не любит — эт точно! 
   Фобию эту шпионскую за ним стали замечать  ещё когда в Поцдаме электриком горбатился.  Хотя это ему не заважало. Его и так  кому надо, без фоток знали, а клиентура  была — не поверишь!
   Бывало  придёт к нему потребитель, а Дикобраз извинится, трубку специального аппарата с птичкой переехатой снимет и говорит:
— Госпожа канцлер!  Гутэн моргэн ! Цэ я!…и Вам не хворать! Тут мне господин Назарбаев лампочки подогнал…да…с крайними наворотами казахских ученых. «Пора, — говорит, нашей Ангеле лампочки поменять! Давешние-то, поди, уже морально устарели. Мораль-то вона уже куды шагнула!».

     И замолчит надолго: слушает госпожу Меркель.

    Вы знаете женщин — иногда и минут десять не даст Ангела Дикобразу и слова вставить, только и остаётся  тому, что на посетителя со значением смотреть. Ну, тот, канеш,  понимающую гримаску прилепит и потрошки  сумму-то в уме добавляет, а как додумается, до: «Надо, однако, цурюк нахер махен»,—  тут-то Дикобраз насупится и скажет:  ладно,  Гэля! Ко мне народ пришёл!  Домовылысь — подгоню я тебе на выгребную яму движок — закачаешься!, не все у меня твой дружок-полковник под  расписку выбрал.
   Пару кондёров  токо впаять надо будет, — готовь стописят! — и повесит  трубку.

   Вот такой он — Дикобраз!

   Он и в Зоне профессию не забыл. Смотришь — то Долгу отвёрткой в щитке искрит, то в Свободе лампочки тырит, то военным электрик понадобится, то  торговцу. Везде он бывает, всем нужен!

   Иногда и меня с собой берёт, поднести чё-нить, унести культурненько, — всего-то ведь в одно рыло не выльешь. А я парень простой, не болтливый. Не, потрепаться о том — о сём эт мы могём, это нас и хлебом кормить не надо, но чего знать не положено — о том молчок!

  Хотя  — это всё так…приварок, общение.  Социум-поциум, одним словом, — куда без него. Больше мы всё-таки, как сталкерам и личит, по Зоне болты пинаем.

     Ведь кто хоть раз артефакт поднял — всё — пропал! А кто с дружбаном пару ходок сделал — водкой не разольёшь!  Если, конечно, из-за хабара невероятного не посекутся.

    Но невероятные-то хабары — уже все подняты и встречаются только у костров на привалах, ближе к полуночи, в байках, да  в травле сталкерской. Как сделает опосля литры какой нить бывалый брови, шары надует —  во! Ща заколосятся помидоры!  Тока успевай закатывать!

     Тут тебе и арты  невиданные крашанками пасхальными выкатятся и схроны тайные отверзятса и  Воронин с Лукашом сам-двое дуплетом  на сцену из-за кулис  мелким приставным выбегут.  Выбегут, раскланяются и зачнут  рупеля презренные в ломти прессовать, да умолять, мол: — сходи, друг сердешный, сами пердим жидковато, один ты такой ёпсельный-мопсель! Другого нет! И не предвидится — вот ведь как!

     Да только истлеет золой в кострах ночка, разбредутся сталкеры по делам своим копеешным и снова стянутся над Зоной со всей Украйны унылые стада свинцовых хмар тоски-нудьги.

    Накаркали сталкеры. Чёрными заполошными ворОнами накаркали себе беду.
    Нет бы уже тогда остановиться, когда аномалии в кучи сбиваться стали.
    Вроде и удобно — иди да бери. А ведь это суть, нутро Зоны меняться стало. Пропала радость, восторг этот, который деньгами не оценить, о котором сталкеры и говорить стеснялись — так это душе близко было.
                 Вроде как Зона тебя приветила, поцеловала, улыбнулась тебе, сказала: «Да,  ты, парень,  вижу не промах!».

               Как увидишь его, всегда неожиданный и жданый — вроде как отступает всё куда-то. Только ты, он и Она.  Бывалые,  потоптавшие Зону, седые не по годам молчуны ни один арт не обойдут. Пусть и недорогой он, пусть и открылся в месте неудобном, труднодоступном — а возьмут. Иногда и гранаты под-ствол, недешёвые и  на счёт из схрона взятые, в ход идут — чтобы Хозяйку не обидеть.

     А как по другому?  Она тебе своё украшение подарила, приветила тебя — как не уважить? — и взять надо и спасибо сказать.
       
    А ведь по разному себя сталкеры вели. .. даже и сталкером назвать иного язык не повернулся-бы.
    Может в былое время скользнул бы взглядом и не заметил такого.
      …Былое  время…где оно уже…  далёко. Утекли года.
    А  ныне  каждому кивнёшь. Мало нас осталось. И уже потому руку подашь — что в Зоне встретил.

    Такие иной раз воляпюки происходят — что раньше и контролёр-бы не впарил. А сейчас — поверят.

    Сами знаете где обычно другана из старичков встретить можно,  да посидеть уютно, со смыслом, да душу отвести — правильно! — на Болотах, на рыбачьей стоянке возле станции «Тузла». Только за водкой сначала к Холоду зайти. Новости узнать. Я всегда с удовольствием послушаю как он в Зону попал.

    Вот  как раз и топал.

    Красота, канеш. Не знаю, как народ в капюшонах ходит. Я не надеваю. Тут каждый шорох смысловую нагрузку несёт. Иногда пудиков и в тридцать. Плюс клыки — каждой жопе впору. Плюс копыта — на десерт…

    Осока стеной в два-три роста. Перелески, озёрца, трясина,  холмы, валуны — гляди в оба. Все мысли посторонние из головы выбрось. Пока до стоянки не добрался — всё неважно, всё — потом. Если получится. Этим Зона и хороша.

    Дошёл уже до  Рыбачьего хутора, смотрю   — бандюки возле моста репу обдирают.
    Поздоровкались. Чё за дела? — спрашиваю. Вынули тут бандюки платочки кисейные, стали утирать сопельки горючие:

— Кандёхали к Холоду за бухлом , Ренса встретили. В срачину Ренс. С другого берега по-похабному из мелкана пуляет.
— Ща,-орёт,— я вам впарю гектар озона по Киотскому протоколу! На радость японским матерям! И другие слова обидные из курсового. Непроизносимые, унижающие человеческое достоинство граждан Украины. Шо? этому щас в МГИМО учат, да? 
-Дык чего вы его не урезоните?
-Ты чё! У нас теперь каждый пацан на счету. А если вдруг в глаз? Как за порядком смотреть?
— Никакого уже уважения. Отправляли в Москву — ведь всей  Зоной ему сухари сушили. Не пошла ему наука впрок.  Ни бухать, ни стрелять не умеет! И это будущий русский дипломат! Консул! Грибоедов, мля! С такой дипломатией москали до сих пор обапол  Кремля рыжики б собирали!

— Пойду, — говорю, — гляну. Мост перешёл — нет никого. Полазил на хуторе, в окна позаглядывал — спит Ренсяра на печи, пованивает  тихонько, мёртвой мышкой. Видать все силы отдал на поприще. Борьбы с бандитизьмием. Умаялся! Это он правильно — надо повыше забираться. Вдруг — потоп!

  —  Тут о чём речь, — говорю пацанам,— жизнь такая: сегодня он — завтра ты, послезавтра — я. По-любому!

   Побурчали, не без того, но понимающе, без обид, прошли на цырлах хутором и дальше. В капюшонах.

    И тут меня как обухом!
    Вряд ли Ренсушко вот такое себе в прежние времена позволил-бы, и дело не в разлагающем индивидуальность влиянии изучения международных отношений в Московской Тартарии — а  давно уже на Болотах настоящих мутантов не было!

     Кабаны, собачки дикие попадаются, но они и до Зоны тут попадались. А чтоб кровососа или снорка встретить — уже нет!  И ведь вот что ещё — главное что: воздух другой стал, атмосфера эта самая. Раньше любой валун, пень, дупло — загадкой были  — бежал по Зоне — душа пела и плясала. А сейчас — вроде то же всё — и не то…

    Просто болото, просто хуторки брошенные, халупы порушенные. Пусто. Ушла Зона из этих мест.

    Долго мы с Дикобразом ночью той на рыбацкой стоянке сидели.  Вроде и выпили немало, но спать под утро уже пошли — ни в одном глазу.

    Всё мочой вышло