100 рентген. ШАЛТАЙ-БОЛТАЙ

(один из серии рассказов бармена заведения «100 рентген»)

— Не сталкер берет себе имя, а имя берет себе сталкера.
Я покосился на Кошеля, вдруг вклинившегося доброй сталкерской поговоркой в разговор двух попугаистого вида новичков.

Полуголый, он сидел в углу и ковырял иглой дыру на рубахе. Бесполезная затея… В этой рубахе он появился в Зоне, в этой рубахе исходил Свалку и «Агропром» вдоль и поперек, в этой рубахе словил пулю на Диких Территориях, и в ней же его едва не похоронили. Настырно пытаясь собрать рассыпающуюся труху в единое целое, он решил потешить себя беседой.

Молодые сталкеры только вернулись из какого-то похода. Вероятно, прогуливались до хутора у армейских складов. В пути один спас другого от солдатской пули, спасенный ответил тем же, а на этой почве они крепко сдружились, и теперь уговаривались путешествовать по Зоне только вдвоем.

Зона еще не потеряла в их глазах своей некой романтики, и сопляки решили придумать себе соответствующие дебильные прозвища. Например, Чук и Гек. Или вот, скажем, Два Капитана.

Я поставил локти на стойку, сложил подбородок в ладони и ядовито проговорил:
— Кошель. А почему «Кошель»? Имеешь в виду свой загашник под сосенкой?
Бережливость Кошеля стала легендой.
Тот в ответ царапнул меня взглядом и произнес:
— Нет. Шалтай-Болтая.
Шалтай-Болтая…
Неразгаданная загадка томно защемила сердце. Что такое Шалтай-Болтай? Просто совпадение массы идиотских факторов? Или такая аномалия, преподнесенная нам Зоной в качестве очередного сюрприза?

…Стал как-то ко мне один сталкер ходить. Сталкер как сталкер, ничего особенного, таких сотни по всей Зоне бродят. Дроздом прозвали, потому что, единственное, что в нем было примечательным — это его нос…

Таскал потихоньку артефакты, потрепанное оружие, тем и перебивался.
Зона, она ведь как?
Приходят в нее с мечтой найти какую-нибудь несчастную «медузу», вынести ее за Кордон, продать ученым или коллекционерам и обогатиться на всю оставшуюся жизнь. Это реально. Если не брать во внимание человеческий фактор.

Новичка с радостью принимают у любого сталкерского костра и начинают потчевать такими байками, от которых волосы у новоприбывшего на голове поднимаются дыбом. Но не от страха, что было бы, несомненно, полезнее. А от первого приступа «золотой лихорадки». Он сейчас же узнаёт о существовании таких артефактов, какие ему даже не снились. Ни ему, ни ученым, не коллекционерам. А чего стоит этот пресловутый «Клондайк»? Зона собрала в себе все мыслимое и немыслимое. Так почему бы в ней не случиться и «Клондайку»?

И новичок, подхвативший эту профессиональную сталкерскую болячку, начинает собирать «медузы», «колючки» и «выверты», а потом задешево скидывать их нам, торговцам. Получит свои копейки и откладывает в сторонку: а вдруг, когда-нибудь на экзоскелет наберется? И тогда — добро пожаловать в ад, сталкер! Самые отдаленные, самые зараженные участки зоны распахнут свои объятия, и (а чем черт не шутит?), покажут дорогу на заветный «Клондайк».
Дрозд и здесь не соригинальничал.

Другое дело — сталкер с прозвищем Корма.
Этот в Зону сбежал от суда. По его милости на воздух взлетел склад с газовыми баллонами и спалил, к чертям собачьим, целую улицу небольшого города. Ладно, хоть обошлось без жертв.

А раз без жертв, то Корма, ничему так и не научившийся и чувством вины особенно не обремененный, продолжал соваться везде, где его просят и не просят…
И вот однажды подходит он ко мне и говорит:
— Слушай, что за Дрозд такой?
— Здра-асти — приехали… Дрозда не знаешь?
Корма помотал вихрастой башкой.
— Как? Он уже несколько месяцев здесь обретается. Да вы с ним в Зону пришли почти в одно время.
— Да? — парень задумчиво почесал затылок, — странно… Не слышал…
— А на кой он тебе? — я поставил перед Кормой стакан.
— Да с Кардона иду, Сидорович велел передать ему привет и пожелание в скорейшем времени сдохнуть. Говорит, приволок Дрозд гранату, хрен знает, откуда вынутую, а она возьми и сдетонируй в руках у клиента.
— Да ну? — разулыбался я, плеская в стакан водочки, — А что за клиент?
— Да Шакал, вроде…
— Туда ему и дорога, псу проклятому…
Корма отошел к столику, за которым собрались его старые знакомые, и продолжил допрос уже там. Сталкеры упрямо копались в памяти, пытаясь выудить из нее хоть что-то примечательное о Дрозде. Но все тщетно.

А ведь и правда… По Зоне ходило много историй о сталкерах… Кто-то бросил лимонку в «карусель»; кто-то, залившись сорокоградусной и ни черта не видя, пытался склонить контролера к дружеским посиделкам; кто-то залез в скопление «трамплинов» и неделю не мог выбраться из лабиринта аномалий.
А Дрозд?
Все мозги себе измочалили, но так ничего и не придумали.
С ним ничего не случалось. Совсем.
Может быть, это и было его главным отличием от других сталкеров.
— Как можно столоваться со сталкером несколько месяцев в одном и том же месте и не знать о нем ничего?! — возмущался Корма.
— Вот хорошо тебе, — разобиделся Поэт, — у тебя особая примета есть! «Что за Корма?» «Да тот, с прокушенной задницей!» «А-а… Который еще помочился в «жарку», а потом месяц ходить не мог?» И всем все ясно! Вообще-то, и ты с ним в одном и том же месте ровно столько же столуешься!

Теперь уже настала очередь обижаться Корме. Хлопнув водки, он злобно ударил стаканом об стол, вскинул на плечо ремень «калаша» и потопал к выходу…

…— И что? — перебил мой рассказ то ли Чук, то ли Гек, то ли Один Из Двух Капитанов, — Неужели Корма терпел свое прозвище?
— А куда деваться? — ответил Кошель, — Могли и кем похуже окрестить.

… И потопал к выходу.
Пяти минут не прошло, как входит Дрозд.
Стоит, дождь с себя стряхивает.
Я ему:
— Тебя тут Корма ищет, — а сам все высматриваю в нем какие-нибудь признаки, одному ему только свойственные.
— Какая корма? — он поднял на меня недоуменный взгляд.
— Да тот, с прокушенной задницей, — не смог промолчать Поэт.
В течение нескольких следующих секунд на физиономии Дрозда отражается судорожная работа мозга. Наверняка, перебирает в памяти всех знакомых сталкеров и байки об их задницах.
— Не знаю такого, — вскоре решительно заявляет он, чем насмерть разочаровывает Поэта, и несется к свободному столику.
— Ну тот, который в «жарку» помочился!
— Не знаю!
— Еще один… — тяжко вздыхает кто-то.
Около часа все собравшиеся в баре, брызжа слюной, пытаются внушить Дрозду, что они с Кормой чуть ли не родные братья. Но Дрозд не поддается. Несколько ошалев, смотрит он на своих однокашников и не совсем понимает, чего это они все к нему сегодня прицепились… Да еще агрессивные что-то такие… Корма какая-то… Пили, что ли, вместе?..
— Да ну вас, мать!.. Не знаю я его! Дайте пожрать спокойно…
Но сталкеры не унимались:
— Да как не знаешь?!! Вы же здесь все время толчетесь!!! Оба!!! И ты, и он!!!
Вскоре голодный Дрозд, матерясь, покидает бар.
И, о, чудо!
Почти тут же по лестнице спускается Корма и оглашает помещение расстроенным воплем:
— Нет, ну вы мне скажите!!! Что за Дрозд такой?!! Всех спрашивал, все его знают! Кроме меня, черт! Может, у него место есть, где он все время обретается?!
— Ага, есть…
— Да где?!!
— Да здесь, мать твою!!!
— А идите вы… Нормально объяснить не можете… — что-то еще бормоча себе под нос, Корма хлопает дверью во второй раз.

Раздраженные сталкеры сидят, нервно дышат, пар носами идет. Произнеси сейчас кто-нибудь в их присутствии «Дрозд» или «Корма», и все… Грядет Апокалипсис…
И поэтому внезапное возвращение Дрозда стало для них чем-то вроде кошмара наяву.
— Эй, Бармен, совсем забыл, битую «сферу» возьмешь? — спрашивает он, нарисовавшись в дверном проеме.
Зал замирает.
А потом Лопух тихо, с расстановкой произносит:
— Вот, суки. Разыграть нас решили.
И Дрозд, открыв от удивления рот, смотрит, как на него несется толпа разъяренных парней.
Следующие несколько минут расстроенные и обиженные сталкеры пытаются выбить из валяющегося на полу Дрозда почки и печень.
Впрочем, Корме тоже досталось. Но только на следующий день. После того, как из бара хромая уковылял Дрозд.

Дрозд объявился только через неделю.
Все это время парень мотался по Зоне, собирал мелочи…
Как ни страшно ему было возвращаться в бар, но к Сидоровичу — страшнее.
Мечта же об экзоскелете все еще жива, поэтому очень нужно сбыть товар…
Вошел.
Встал в дверях, обвел неуверенным взглядом физиономии наличествующих сталкеров. Те сверлят глазами его фигуру мрачно, исподлобья… Огляделся Дрозд, тяжело вздохнул и бочком-бочком — к стойке…
— Я вот принес тут… — пробормотал он, боясь поднять на меня глаза, и полез в рюкзак.

«Кровь камня», две «медузы», два «грави»…
— А… где?.. — он настороженно глянул через плечо.
Я оторвался от артефактов и поднял на него глаза.
— Где… Корма?..
Только бы не начали здесь пальбу, подумалось мне.
Но сталкеры повели себя благоразумно.
— Вышел… — ответил кто-то, — Минут пятнадцать назад…

— Бегает от меня?!! Убью с-суку!!! — орали Корма и Дрозд, стоя на одном и том же столе, и размахивали ножами.
Только в разные дни.
Обоих снимали и успокаивали тычками в бока и добрым стаканом сорокаградусной.

С тех пор так и повелось: один уходит, другой — возвращается.
Сначала очень уж всех раздражала такая постановка дел, но потом кто-то выдал мысль, что так было всегда, просто никто этого не замечал.
Интересно получалось: вроде, ничего общего нет у Кормы и Дрозда, а вот, как бы, связаны они друг с другом невидимой нитью. Самой Зоной, будто, связаны.
Потом их даже прозвали соответственно: Шалтай и Болтай.
Мотаются, шарохаются, а собраться вместе все никак не могут, какие бы усилия для этого не прикладывали.
— Да, наверняка, сотни раз встречались, только не обращали друг на друга внимания, — частенько высказывалось здесь такое предположение.

Нормальное предположение, вполне здравая мысль. Но почему мы все гораздо больше были готовы поверить в ее нелепость?

Естественно, Корма с Дроздом пытались ждать друг друга, торчали здесь, порой, неделями, но один появлялся только после того, как другой, плюнув на все, уходил в Зону. Шутка ли — бродяге-сталкеру проторчать неделю на одном и том же месте?

И конечно, пробовали назначать друг другу встречи. Два раза. На первую не явился Корма: тихо матерясь, он сутки просидел в оцеплении зомбированных. На вторую — Дрозд. Напоролся какой-то дряни и пластом провалялся в «лазарете».

Потом, помнится, от Дрозда была записка с извинениями. И ответ Кормы: «Выздоравливай».
А вместе с ответом — черт знает, как добытое, яблоко.
Дрозд долго смотрел на это яблоко.
Потом столько же времени водил вокруг него дозиметром и детектором аномалий.
Мы уже давно проделали все эти манипуляции и ничего не нашли. И теперь, глотая слюну, ждали, как поведет себя Шалтай.
Он попросил тарелку и вилку. Сел за стол, в полном молчании положил яблоко на тарелку, вынул нож и разделил фрукт на несколько частей.
А потом принялся есть.
В полной тишине, он, цеплял вилкой кусочки, складывал их себе в рот и тщательно пережевывал.
Доел. Встал. Собрал свои вещи и, играя желваками, убрался вон.

Остальные вроде бы даже им завидовали.
Сидели ненастными вечерами у меня за столиками и на всякий случай перебирали имена своих знакомых. А вдруг, бродит по Зоне сейчас человек, с которым и увидеться-то никогда не случится, а, все равно, как бы родная душа. Месит грязь под холодным дождем, от мутантов отбивается, и не знает, что он не один на этом Богом забытом клочке земли.

И обстановка в баре сложилась особенная. Теплая… Доброжелательная… Все друг другом интересуются, друг о друге волнуются… Друг друга берегут…

…Вскоре в Зону пришла осень. Земля усеялась листьями причудливых цветов и форм, радиоактивными лужами, что шли рябью от прикосновения ветра и дрожи раненой земли, и трупиками птичек-пискунов, переживавших выбросы, но не переносивших холода…

Сталкеры стали больше времени проводить в Баре, находя в нем тепло и уют, чего теперь так не хватало снаружи. Я растапливал большой камин, сложенный из камней прямо в центре зала, и заваривал чай, извлеченный по началу холодов из самого дальнего складского угла. Упаковки отсырели и заплесневели, да и сам чай оставлял желать лучшего, но это было не важно. Для людей Зоны, настигнутых холодами, чаепитие было чем-то вроде напоминания о том, что у каждого из них еще может появиться свой Дом…

Ближе к зиме кто-то убирался из Зоны. А те, кому не было дороги в Большой Мир, начинали искать для себя укрытие в бункерах и подвалах. Здание вокзала на Диких территориях превратилось в настоящее общежитие. В его подвале очень уютненько разместилась группа «жарок». Первый этаж закрыли, чтобы никто ненароком не зашел и не сварился. А вот второй — был вполне пригоден для жилья, даже в мороз.

Наш знакомой дуэт под названием «Шалтай-Болтай», тоже остался зимовать в Зоне. Каждый раз, заглядывая в бар, друзья по несчастью оставляли друг для друга короткие сообщения, иногда даже — небольшие подарки, вроде высохших малиновых листьев к чаю, или витаминок, спертых у Хирурга. Один раз Дрозд даже приволок нож, на котором какой-то местный умелец невесть как выгравировал: «Береги корму. Дрозд.»

Корма хохотал до упаду.
Потом парень так прикипел к подарку, что упади он под стол, крепко налакавшись, то и тогда попытка забрать у него этот нож, была бы опасна для жизни.

Они никогда не встречались друг с другом. Но их дружбе завидовали все. Какой из сталкеров, кроме этих двух, мог бы уверенно заявить, что он не одинок в Зоне? Вряд ли такой бы нашелся…

В начале зимы пришла весть, что Корма провалился под лед, и теперь с пневмонией кончается у Хирурга. Помню, как я рассказал об этом Дрозду.
— Так он сейчас у Хирурга?! — переспросил Дрозд, не зная, горевать или радоваться.
Я кивнул в ответ:
— У Хирурга…
— Бармен, слушай… — разгорелись у него глаза, — Дай ты мне какую-нибудь хрень! Я знаю, есть у тебя! Необычную, не важно, сколько она стоит, рассчитаюсь. «Душу» отдам!
— Что за «хрень»-то?
— Ну, не знаю, шоколадку, может… Или… Еще что… Я к Корме ее… того… — Дрозд замолчал, пытаясь проглотить ком, застрявший  в горле.
— Так «душу» ему и отдай…
— Точно! Я пошел!
Дрозд схватил свой АК и рванул к выходу.
— Стой! — крикнул я ему в след.
Парень обернулся.
— Не ходи.
Дрозд вернулся к стойке, положил на нее автомат и, не сводя с меня взгляда, снова забрался на табурет.
— Это почему еще?
Несколько секунд я молчал, собираясь с мыслями, а потом сказал:
— Нельзя… Это вам двоим Зона прописала… Вот здесь… — я показал пальцем на его грудь, — Тебе и ему…
Он сложил руки на стойку и уткнулся  в них лицом:
— Знаешь, — проговорил он через какое-то время, — иногда мне кажется, что он — это я…

К вечеру «душу» Дрозда передали Корме, парень быстро пошел на поправку и через неделю уже снова совал свою ущербную филейку всюду, куда не просят.

Грянула весна!
С воплями, стонами и гиканьем из всевозможных дыр полезли новые мутанты. Загремели, завизжали, заскворчали доселе невиданные аномалии! Так было каждую весну: приходило тепло, и Зона во всех своих жутких проявлениях словно просыпалась от зимней спячки. Так было каждый год: отоспавшись, Зона с новыми силами пыталась уничтожить человека.

Мутанты валом валили на блок-посты, а в соседнем ангаре открылась «карусель». Добро пожаловать на аттракцион. Всем желающим. Вход свободный.

И страшно, с одной стороны, но, все же, весна, она и в Зоне — весна. Запасались сталкеры патронами и бились с мерзкими тварями, волнами атакующими человеческие пристанища… Бились плечом к плечу… Ренегаты и одиночки… «Долг» и «Свобода»…
— Эх, мать!!! — радостно орал Корма, стоя на крыше автобуса и разряжая магазин в многосотенную стаю псов, струящуюся по дороге между холмами.
— Ух, черти!!! — вторил ему Поэт из кузова ЗИЛа, замершего напротив, и перезаряжал оружие.

И треск автоматных очередей сливался в единую музыку с густым ворчанием Зоны.
А потом заляпанные собачьими потрохами и кровью, они возвращались в бар и отмечали сегодняшнюю битву хорошей порцией спиртного.
— Ну как там Дрозд? — как всегда спрашивает Корма.
— Нормально, привет, вот, тебе шлет.
— Ну и ему от меня, — и бросает на стойку четки, собранные из клыков псевдособак.
— О-о-о, — протянул я, поведя на всякий случай над ними, дозиметром, — ему понравится.
— Я тоже так думаю.
Но в этот день Дрозд не пришел.
Не пришел и на следующий, и через два дня…
На третий — ученые с Янтаря передали весточку: Дрозд попал под стаю снорков. Нет больше парня...
Я помню, как перебирал трясущимися пальцами четки и придумывал, как буду говорить Корме, что Дрозду эта вещица больше ни к чему.
Но это так… На всякий случай…
Потому что, уже тогда знал почти наверняка: не вернется и Корма.
Встретились уж теперь, поди…
Собрался Шалтай-Болтай…

В Баре повисла тишина. И только глупый будильник в виде клубнички продолжал с полки свое:
«Трик…Трак… Трик… Трак…»
… — А где теперь эти четки? — недоверчиво нарушил молчание один из пареньков.
Я только сейчас заметил, что они незаметно перебрались к стойке.
— А вот они, — я снял с гвоздика нить с нанизанными на нее зубами и положил перед ними.
Так и не посмели они притронуться к желтым собачьим клыкам. Только сидели и с суеверным страхом разглядывали их острия, блестевшие в свете тусклой лампочки.
А зря…
Потому как, нет ничего в этих четках пугающего…
Они пропитаны теплотой, добрыми мыслями и братской любовью…