Сия вещица построена на сюжете, который не нов. Однако! Утверждают, что в литературе
вообще существует только пять сюжетных линий. И в этом рассказе и в том, что пишет
Григорий главное для меня — как он это делает!
Григорий — мастер пера. Он чувствует себя в слове как птица в полёте. Читать его — насла-
ждение.
И для тех, кого захватит его стиль и его талант даю ссылку на его страницу на сайте проза.ру:
https://proza.ru/avtor/bobr632009

Итак...

Друг для Утёнка

   Про людей, которым везёт, говорят, что они «родились в рубашке». Я не из таких. Как
появился на свет голым, так и живу. И уже свыкся с титулом вечного неудачника.

  С рождения вся жизнь наперекосяк. Ощущение, что само провидение поставило на мне жирный
крест и списало в архив. Почему до сих пор жив — и сам не пойму. Может потому, что упрямый.
   
   Даже из утробы матери вышел не как все новорождённые, а с пуповиной на шее. В клинической
смерти шесть минут был, при том, что мозг умирает через пять. Так медики уверяют. Вот и моему
папаше акушер сказал: «Вы готовьтесь, у малыша будут отклонения в развитии».

   Одним словом, предупредил, что сынок у него кретин. Может, он и прав, только я с ним не согла-
сился. Тяжело учеба давалась, но я не сдавался. Не хотел быть хуже других. Меня даже зубрилой
дразнили.

  Знали бы они, сколько мне сил нужно приложить, чтобы короткий стишок выучить. Мать с отцом
вздыхали, глядя на мои старания. Только мне их жалость не нужна была. Обидно, конечно, что твои
самые близкие люди в тебя не верят. Сам стал изучать разные методики: технику ускоренного
чтения, комплексы улучшения памяти, психологические тренинги по концентрации внимания.

   А провидение не унималось. Видать, не терпелось меня из списка живых вычеркнуть. В третьем
классе под машину угодил. По всему выходило, что не жилец  больше. Так нет — выжил. В пятом
— на гвоздь наступил и заработал заражение крови. Два месяца под капельницами провалялся
— выкарабкался. А в седьмом сдуру на спор с крыши спрыгнул — оскольчатый перелом бедренной
кости. После операции левая нога  короче стала, ходил, переваливаясь, как утка. Меня даже
«селезнем» дразнили.

  Уже позже батюшка в церкви сказал: «Зря ты, раб божий Сергий, Бога гневишь. Возлюбил он
тебя, помогает во всём. Принимай с благодарностью его заступничество, но и сам не плошай».

  Ну, я и не плошал. Стиснув зубы, доказывал всем, что ошибаются они на мой счёт. Не хуже я их,
а лучше. Аттестат без единой тройки получил. А потом и вовсе удивил, когда хромой калека в
Рязанском Училище ВДВ оказался. Хрен вам, а не стройбат! Я –десантник!

  Вспоминал слова батюшки, а сам не верил в Божью помощь. Видать, акушер прав — кретин.
  Только невезение меня не оставляло. И хоть учился хорошо, по боевой и политической среди
первых был, а то тут, то там преследовали меня неприятности. То на парашютном тренажёре ногу
сломал, то на показательных стрельбищах патрон в патроннике застрял, вроде не фатальная
проблема, а мозг мой асфиксичный всё твердил: опять не повезло тебе, Селезень, опять не повезло.

   Но самое большое невезение ждало меня под конец учебы.  Угораздило влюбиться. Хорошая
девушка, красивая и умная. Первая любовь, она самая яркая, нежная и романтичная. Я словно на
крыльях летал. Кажется, без парашюта бы прыгнул и не разбился, любовь бы не дала.

  Но снова проклятое невезение. Не один я запал на девочку. Препод по тактико-специальной
подготовке, майор с лисьей мордой и волчьими глазами, перешёл дорогу.
   Стал её по дорогим ресторанам водить, подарками задабривать. И не выдержала девчонка,
польстилась на сладкую жизнь.
  Но я же упрямый, сразу не сдался. Пошёл с майором отношения выяснять. Разговор вышел не
из приятных. Только субординация спасла старикана. Отделался оторванной пуговицей на кителе.

  Скандал замяли, но для «Рязанки» происшествие вопиющее: курсант на старшего по званию
руку поднял. Лейтенантские звёзды мне всё же дали, вот только в праве выбора места службы,
которым пользуются все получившие диплом с отличием, было отказано.
  Отомстил злопамятный майор, в такую дыру распределение дали, что я надолго в уныние впал.
Чернобыльская Зона отчуждения.

  Помню, как начальник училища глаза от меня прятал, когда сообщал, что получена разнарядка
отправить в Зону десять офицеров для пополнения подразделения военных сталкеров.
  Понимаю его, уважал меня, да только поделать ничего не мог, есть в управлении силы покруче него.

  Не знаю про десять, а поехал я один.

  Сроду не видел таких мрачных мест. На дворе май, а тут, словно поздняя осень.
  Всё серое, неприглядное. Небо будто мешковина дырявая с грязными ватными облаками.
  Трава какая-то потускневшая, словно все яркие краски с палитры стёрли. Да и люди
неприветливые. Солдаты хмурые, офицеры неразговорчивые, ходят, словно прислушиваются
к чему-то.
  Потом понял, гнетёт людей неизвестность. Отсюда страх и раздражительность.
Дисциплина в полку хромала. Только прибыл в расположение, а уже увидел двух нетрезвых
офицеров. Да и полковник, командир части, к которому прибыл на доклад, встретил меня со
стаканом водки в руке.

  Пока представлялся, он не сводил с меня тусклых водянистых глаз и не торопясь прихлёбывал
водочку, словно чаёк попивал.

  Заметив моё недоумение — усмехнулся.
— А ты как хотел, сынок? Радиация. Она тут везде, сука. — Снял фуражку и показал мне
сверкающую лысину. — Видишь? За три года волосья потерял. А были кучерявые, как манда у баб,
— полковник заржал.

  Я промолчал, и он недовольно нахмурился. Надел фуражку и почмокал губами:

— Значит, десантура. Это хорошо. Драться тут особо не с кем. Парашютов у нас тоже нет. А вот
твоя выносливость пригодится. Слышал, вы там, как жуки скарабеи, таскаете на себе по тридцать
кило снаряги.
— Бывает, учёные важное оборудование доставляют. Безмозглой солдатне не доверишь, самим
приходится тащить, ибо, если чего повредишь — за всю жизнь не расплатишься.

— Я прибыл для прохождения спецпрограммы по специальности военный сталкер.

  Полковник скривился и махнул рукой:

— Забудь. Этим военным сталкерам ты и будешь передавать оборудование. У меня людей и так
кот наплакал. Вместо положенной тысячи даже трёхсот не наберётся. Как, по-твоему, похоже
это на полк?
— Никак нет.

— То-то же, иди в каптёрку и получай обмундирование, рацию, оружие и прочую лабуду.
— Но, товарищ полковник…
— Слушай, как тебя? Колесников? Иди, лейтенант Колесников, и не беси меня. Здесь Зона. Это
такое поганое место, что и в кошмарном сне не увидишь. Тут даже мертвецы гуляют и песни поют.
— Песни поют?
— Всё! Пошёл!

  Полковник рывком допил водку и принялся копаться в ящике стола.

  Я развернулся и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Несколько минут в полной
растерянности глазел на пластиковую табличку: Командир полка Грицевич М.К. Потом пошёл
искать каптёрщика.

В полку меня сразу невзлюбили. Я не пил и не курил, а местные офицеры не отказывали себе
ни в чём.
  Днём ходили мрачные, зато по ночам отрывались по полной. Я слышал взрывы хохота и
женский визг.

  Не таким я представлял место службы. За высоченным забором постоянно слышались выстрелы
и чьи-то вопли. Голова моя шла кругом, и я снова начал проклинать своё невезение.

  И оно не заставило себя ждать.

  Во время первого патрулирования я наступил на неприметный холмик на земле. Под ногой
что-то взорвалось, меня отшвырнуло в сторону, а ступня загорелась от невыносимой боли.
Кончик моего берца оказался срезанным словно бензопилой.

  Я лежал на земле, а разводящий, капитан Грицевич, фамилия, кстати, как у полкана,
не иначе, родственник, смотрел на меня с усмешкой и говорил:

— Десантник, ты чего, слепой? «Ножницы» сразу видно, они же выделяются, как сопля
на мундире.
— Какие ещё ножницы?!
— Аномалия такая. Повезло, что нога цела.
— Почему не предупредили?! — разозлился я.

— А я тебе в инструкторы не нанимался! — злобно скривился капитан. — Что? Побежишь
теперь доносы писать?

  Я не ответил. Нога страшно болела. Этот подлец  ненавидел меня сильнее остальных.
Слышал, как он говорил товарищам за моей спиной: «Этот хромой крендель — стукач.
Специально, козла, прислали за нами следить».

  Так я лишился большого и половины второго пальца на многострадальной левой ноге.
Две недели пролежал в санчасти и был выписан, чтобы снова угодить в переделку.

На бывшем заводе «Агропром», по словам капитана Грицевича, произошла «крупная
заварушка», мол, покрошили большое количество мутантов. Нам отводилась роль
«чистильщиков».
  За кем подчищать, капитан меня проинформировать отказался: «Куда ты лезешь,
лейтёха! Смотри за солдатнёй, чтобы не разбредались. И не беги вперёд батьки в пекло».

  В этот раз мы шли в сопровождении проводника.
  Угрюмый старик говорил мало, а двигался медленно. Останавливался, предупреждающе
поднимал руку, водил нас кругами и зигзагами, в результате мы потеряли почти четыре
часа, хотя до НИИ Агропром, судя по карте, было не более часа.

  Несколько раз видел странные природные явления. Завихрения в воздухе, плывущие
над землёй огненные шары, колышущееся марево, бьющие из земли разряды молний…

  Старик иной раз доставал из кармана плаща мелкие металлические предметы и бросал
впереди себя.
  Сначала это показалось мне глупостью, пока один из брошенных болтов, не долетев до
земли, вдруг резко скакнул в сторону. Сталкер удовлетворённо кивнул и повёл нас по
широкой дуге.

Когда до НИИ оставалось всего метров пятьсот, навстречу вышла странная троица.
Вроде люди, но походка шаткая, дёргающаяся. Одеты в лохмотья.

— Зомбаки! — заорал капитан Грицевич и, сдёрнув с плеча автомат, полоснул по бредущим
существам. Солдаты тоже открыли огонь, превращая идущих в кровавый фарш.

  Не стреляли только мы со стариком-сталкером. Он просто равнодушно стоял и смотрел.
А я вертелся ужом и исходил потом, потому что боялся, что вижу расправу над настоящими
людьми.
  И только подойдя поближе, понял, что убитые не люди. Точнее, уже давно не люди. На мой
взгляд, они умерли недели две назад. Плоть успела почернеть, в глазницах копошились
опарыши. Меня едва не стошнило.

  Вот, значит, какая ты — Зона. Мир, наполненный абсурдом и книжными кошмарами.

  А потом повсюду была кровь. Кровь и разбросанные повсюду куски мяса. Я шёл как в тумане,
механически заставляя себя не наступить на зловонные внутренности и обугленные тела.

  Грицевич, наоборот, развеселился:

— Ну «железнобрюхие» и накрошили. Похоже, сходняк мутантов захерачили. Гляньте, братцы,
и зомбаки, и псевдопсы, и чёрные волчары, и туши колоссов, и башка храпуна.
  Эй, похоронная команда, ценные трофеи в мешки! Группа прикрытия по периметру «ёлочкой»! И
внимательнее, могут остаться живые твари!

Он толкнул меня в бок:

— Повезло, десантура, кукловода замочили! Это сколько бабла теперь срубим! Сержант Каунас,
бери пару парней и аккуратно кукловода в мешок! Башку его дырявую скотчем обвяжите, чтобы
мозг в целости был!

  Я со смешанным чувством брезгливости и жалости взглянул на тщедушного мёртвого старика,
одетого в серый комбез. «Почему кукловод? Обычный старик, разве что чересчур лобастый».
  На сморщенном личике застыло досадливое удивление. Я отвернулся. Очень хотелось отойти
подальше в сторону и проблеваться.

  Завод на карте выглядел небольшим, около семи-восьми приземистых зданий. На деле показался
огромным. Все эти железобетонные сооружения, соединённые между собой наземными и подземными
коммуникациями, переходами, россыпями больших и малых ангаров… Тут можно застрять надолго.

  Похоже, я один слонялся без работы. Привычные к таким «зачисткам» солдаты проворно
оттаскивали мёртвые тела, упаковывали в пластиковые мешки. Сержанты, вооружившись КПК,
что-то фиксировали.
 
  Грицевич, красный от возбуждения, громко командовал, матерился, хохотал без причины и
визгливо выкрикивал:

—  С когтями храпунов аккуратнее! Не кисть рубить, а лапищу по локоть! И всем повторяю:
того, кто найдёт артефакт и попытается утаить — задушу своими руками! А мамаше отпишу, что
погиб смертью храбрых на боевом задании!

  Воняло на территории завода отвратно. Хотелось сбежать подальше от трупного запаха.
«Куда бы притулиться?» Прямо передо мной находился чудом уцелевший лестничный пролёт.

  Десяток ступеней остались, а само здание из красного кирпича осыпалось пыльной горой.
  На верхней ступени валялась грязная картонная коробка. Но не она привлекла моё внимание.

  Рядом с ней лежал какой-то предмет. Маленький, не больше перепелиного яйца, но от него
исходило непонятное голубоватое свечение.
  Заинтересовавшись, я начал подниматься по лестнице. Предмет оказался идеально круглым,
но стоило мне нагнуться за ним, как из-под коробки вынырнула крошечная ручка, схватила шарик
и снова скрылась.
  Я замер, не в силах поверить в увиденное. Я мог поклясться, что видел ручку новорождённого
ребёнка. Кожица красновато-синюшная, с такой и рождаются дети. Затаив дыхание, приподнял
коробку и ахнул от изумления. Это действительно был ребёнок.

Тёмные глазки смотрели на меня с испуганным ожиданием. Святящийся шарик кроха прижимала к груди, как дорогую игрушку. Я рассматривал голенького младенца и не мог определить, какого он пола, первичных половых признаков у него не имелось. Зато имелись небольшие щупальца вместо рта, они шевелились и вздрагивали. Я догадался, что передо мной мутант. Мы смотрели друг на друга долгую минуту. На его шее я заметил багровую полосу. Не след ли от пуповины? Наверняка у меня была такая же при рождении. Возможно, этот малыш тоже чудом выжил. Выжил, чтобы вскоре умереть. Мои нынешние товарищи точно не пощадят мальца.

«Не пощадят, если я не спрячу его. Жил же он какое-то время под этой коробкой. Мы уйдём, а его родичи вернутся и позаботятся о младенце».
Я начал опускать коробку, но опоздал. Позади раздался вопль Грицевича:
— Осторожно, Хромой! Назад!
И поскольку я продолжал стоять, капитан взбежал по лестнице и сдёрнул меня вниз:
— Сдурел?! Руку оттяпает! Это же спрут!
Ребенок встал на ножки и испуганно смотрел на нас. Ростом сантиметров сорок, не больше.
— Одна из самых опасных тварей Зоны, — рассмеялся капитан. — И неимоверно живучая. Спорим, всей обоймы не хватит, чтобы его замочить?
С этими словами Грицевич передвинул автомат за спину и вытащил из кобуры ПМ. Прицелился и выстрелил.
— Ты что?! — вскричал я, отталкивая его руку. Пуля вонзилась в бетон у ног малыша. Тот сделал обиженное личико и всхлипнул. Совсем как человеческий ребёнок.
— Ты чего, козёл?! — впал я ярость капитан. — Отвали, урод!
— Не смей, — прошипел я и шагнул к нему. — Не смей!
— Ах ты, спрутолюб фуев! — кулак Грицевича полетел мне в лицо. Но я уклонился и врезал ему в челюсть. Смачно врезал, аж зубы лязгнули.
Грицевич упал на пятую точку и заорал:
— Сержант Каунас! Разоружить козла! Арестовать!
Белобрысый верзила эстонец с ухмылкой потянул за ремень моего «калаша». Я не противился. Отдал и ПМ.
Капитан сплюнул на землю кровь, потрогал качающийся зуб и пообещал:
— Легко, сука, не отделаешься. Я такое не забываю.
Я промолчал, и капитан злобно сверкнул глазами:
— Смотри, мразь. — Он встал, держа пистолет в руке.
На этот  раз я не успел среагировать.  Пуля угодила малышу в живот. Он кубарем полетел вниз, оглашая округу громким воплем.  А я утратил контроль над собой. Моя нога врезалась в пах капитану, и он без звука повалился на землю. На штанах расплылось большое тёмное пятно.
— Мочи лейтенанта! — крикнул сержант. На меня посыпались удары. Но я уже вошёл в боевой транс. Я бил их, как на учениях по «рукопашке», и лишь глубоко в подсознании командовал себе: «Не полный контакт! Не добивать!»
Всё же пару челюстей успел сломать, да и здоровый эстонец получил перелом лучевой кости. А потом словно в замедленной киносъёмке увидел, как молчаливый старик-сталкер швыряет мне в голову увесистую гайку. Вот только уклониться не получилось, на спине у меня висел какой-то солдатик. Так вдвоём мы и повалились наземь.

Пришёл в себя уже со связанными руками. Небо над головой потемнело, или это у меня в глазах было темно. Услышал недовольный голос старика:
— Зона гневается.
Помню меня волокли на импровизированных носилках. Но это было недолго. Заметив, что я пришёл в себя, Каунас заставил меня встать и идти. Видимо, рука у него болела, и он вымещал на мне злобу. Отвешивал пинки и плевал на спину. Но мне уже было всё равно. Я понял, что служба моя закончилась. Жалко только было малыша-мутанта.

А потом перелесок, по которому мы шли, огласился воем. Нас преследовали десятки каких-то не то собак, не то волков. Вокруг меня стреляли, швыряли гранаты, а я даже не смотрел по сторонам. Где-то впереди солдаты бросили на землю носилки с Грицевичем, но тот даже не застонал. Выходит, приложил я его крепко.

Ломая деревья, выскочил какой-то огромный монстр. И принялся всех топтать. Я стоял спокойно и не пытался бежать. Чудовище проскочило мимо. Каунас, заикаясь от страха, вызывал по рации подкрепление. Я смотрел на всё чужими глазами, как сторонний зритель в театре абсурда, которому совершенно не интересно представление. Молчаливый старик достал из-под плаща обрез винтовки и прицельно погасил оба глаза гиганта. Монстр завыл и закружился на месте. Начал принюхиваться. Но так никого и не вынюхал. Прилетели вертолёты и расстреляли зверя.

Уже на борту винтокрылой машины я улыбнулся от мысли, что не придётся шагать несколько часов по унылой Зоне и можно не беспокоиться о ловушках и аномалиях. Хотя, сгинуть в какой-нибудь «Луже» или радиоактивном болоте, возможно, было бы предпочтительнее. Полковник Грицевич не простит мне избиения племянника.

Я не ошибся. Полковник смотрел на меня глазами бешеной собаки. Разве что зубами не щёлкал. Но слюну пускал. И, поразительное дело, от него не пахло перегаром.
— Тебя не удивило, что мы с капитаном носим одну фамилию? Или не знаешь, что Михаил Грицевич мой родственник? — вкрадчиво спросил он меня.
— Знаю.
— А ты знаешь, ублюдок, что ты порвал ему мочевой пузырь? Врачи бьются за его жизнь.
— Теперь знаю.
— Ты плохо умрёшь, сынок.
Я молчал. А полкан распалялся всё больше:
— Трибунал! Пятнашку я тебе обещаю! Уедешь с этой Зоны на обычную зону. Только там тебе жизнь будет не в радость! Я договорюсь! Будут тебя иметь с утра и до утра!  Захочешь удавиться — не дадут!
Я ушёл в сопровождении конвойных весь в полковничьих слюнях, ибо грозил он мне не менее получаса.
«Что ж. Я же говорил, что хронический неудачник. Всё по плану».

Пол на гауптвахте был сырой и холодный. Да и стены мокрые, вон, даже ручейки стекают. Это хорошо. Во рту пересохло. Я лизал влагу языком, словно пёс, и невесело усмехался. «А ты говорил, батюшка, что Господь возлюбил меня и помогает. Может, и помогает. Спасибо, что не бьют».
— Товарищ лейтенант, я вам хлеб принёс, — сквозь решётку просунулась худенькая рука.
Я пытался вспомнить фамилию молодого солдатика, но так и не вспомнил.
— А здорово вы им накостыляли, — восхищался он. — Как в кино. Бац, бац, и только отлетают. Долго тренировались?
— Пять лет, — улыбнулся я. — Пока учился в «Рязанке».
— Я тоже так хочу. Думал в десант попасть или в морскую пехоту, а меня сюда засунули…
— Если хочешь — добьёшься. Главное — хотеть. Человек сам творец своей судьбы.
— Страшно мне, — пожаловался солдат. — Каждый раз жду, что сгину в этих краях. Здесь жизнь человека ничего не стоит. А ещё радиация проклятая. У меня уже не стоит. Девятнадцать только, а не стоит, — караульный по бабьи всхлипнул. — Офицеры водку и красное вино пьют, а нам не дают. А как без ханки радиацию выведешь?
— Ничего, — подбодрил я его. — На гражданке импотенцию лечат. Пропьёшь препараты и будешь девок любить за милую душу.
Похоже, в моих словах не было нужной уверенности, солдатик снова зашмыгал носом.
Я доел хлеб, выпил остывшего чая из эмалированной кружки и протянул тару охраннику.
— Слушай… как тебя?
— Рядовой Иван Савушкин.
— Вань, а чего гауптвахта так плохо охраняется? Сколько караульных?
— Так это… я один. Сейчас тут пусто. Только вы.
— И никто не сбегал?
— Нет. А куда тут побежишь? Вокруг проклятая Зона. Такие ужасы про неё рассказывают. Да вы сами видели, когда на «чистку» ходили.
Я вспомнил детёныша спрута и вздохнул.
— Того мелкого с щупальцами на мордочке тоже на базу в мешке принесли?
— Какой там! Они же живучие! Он как упал с лестницы, так и побежал, как крыса. В него стреляли. Только не попали. Вы, товарищ лейтенант, жуткого монстра спасли. Вырастет из этого недомерка двухметровый гад и будет людям кровь пускать. Не одну жизнь отберёт. Грех на вас большой…
— Грех, говоришь, — улыбнулся я. — Наверное. Только не мог я поступить иначе. Понимаешь меня, Савушкин?
Солдат захлопал глазами, а я подошёл к решётке и сказал:
— Хочу грех этот искупить. Прогуляюсь в Зону. Посмотрю на местную фауну. Жизнь за жизнь, понимаешь?
— А чего на неё глядеть? Страх и ужас там. Нормальным людям делать нечего. Да и как вы пойдёте, если арестованы?
— Ты меня выпустишь…
— Неее, — затряс он лопоухой башкой. — Меня под трибунал.
— Не бойся, — увещевал я его, не сводя глаз со связки ключей у него на ремне. — Откроешь дверцу, и я пойду. Ничего тебе не сделают.
— Это почему?
— Скажешь, что я на тебя напал.
— Чего? — выпучил он глаза. — Это как?
— Вот так!
Я схватил его за шею и крепко приложил лбом о решётку. Подхватил под руки и медленно опустил на пол. Потом забрал ключи и отпер свою темницу. Солдата затащил внутрь. На лбу рядового красовалась большая кровоточащая шишка. «Ничего, Ваня, поругают тебя. Даже, может, самого на губу отправят, но под трибунал точно не отдадут. А мне тут высиживать нет смысла. Либо на обычной зоне до смерти кукарекать, либо тут ласты склеить быстро, хоть и болезненно. Выбираю второе».
Запер камеру, прихватил «калаш» и подсумок с магазинами и направился к выходу. Повезло. Ночь на дворе. Офицеры уже угомонились, хохота и бабьего визга не слышно.  Шёл и вспоминал рассказы бывших товарищей, что ночью в Зоне никому не выжить. Что же, значит, и мне жить хватит…

Проход в зону охранялся двумя солдатами. Оба храпели без зазрения совести. На мешках с песком застыл пулемет, устремлённый хищным носом в ночную мглу. Я аж разозлился от такой расхлябанности. А если на часть нападут? Всех же вырежут до единого. Где дежурный офицер? Почему не включены прожекторы? На пять рядов колючки надеются? Так тот гигант пройдёт через неё, как сквозь паутину.
Было желание растолкать служивых и надавать по мордасам. С трудом сдержался. Хотелось обернуться и дать очередь поверх дурных голов. Только они в ответ из пулемёта долбанут.
Прохода через колючку не нашёл, пришлось воспользоваться штык-ножом и перекусить.

Шёл я, наверное, около часа. Темно хоть глаза выколи. Сейчас наступлю на какую-нибудь гадость и до свидания, Серёжа Колесников. Вокруг лес, а в нём полно пугающих звуков. Кто-то рычит, кто-то стонет. Вдалеке застрочил автомат. Потом что-то взорвалось. Не спит Зона.
А я ещё жив. Как же моё вечное невезение? Уснуло, родимое.
Так и шёл, пока за спиной кто-то не скомандовал:
— Стой!
Застыл на месте, головой кручу. Никого не видно.
— Пять шагов направо, — командует неизвестный.
— Кто здесь? — спрашиваю. Молчание в ответ. Постоял, и как просили — пять шагов направо сделал. Прислушался. Минут пять стоял. Невидимка так и не появился. Показалось? Или Зона чудит?
Пожал плечами и пошёл дальше. Вижу, огонёк впереди между деревьев мерцает. Пригляделся. Похоже на костёр. Костёр — значит, человек. Звери пока не научились костры разжигать.
Так и есть: костёр. Сидит кто-то в капюшоне, веточки в огонь подбрасывает.
Чтобы не напугать человека и не нарваться на пулю, громко кашлянул и сказал:
— Здравствуйте! Можно возле вашего костра погреться?
Сидящий поднял голову и рукой меня поманил.
Обрадованный, подошёл ближе. Гляжу, старикашка в длинном брезентовом плаще, тощий, скуластый, весь в морщинах, только глаза светятся, как у молодого.
— Садись, служивый. Расскажи, откуда и куда?
— Заблудился. В часть иду.
— Часть у тебя за спиной. Недалече.
— Ага, — киваю, присаживаясь на пенёк, напротив старика. — А вы как тут оказались, дедушка?
— Живу тут. Вот собрался мясца погрызть, — старик улыбнулся, показав белые здоровые зубы. Только великоваты они мне показались. Или это обман зрения? Воздух горячий, что от костра, видимость искажает.
— Я бы тоже не отказался поесть. Целый день голодный.
— А где же твой мешок с припасами?
— Нет мешка, — развёл я руками. — Только оружие. Готов сменять автоматный магазин на кусочек жареного мяса. Если вы не против. Только где же мясо? Не вижу. — Я посмотрел на освещённое пространство вокруг старика. Ничего не увидел. Где же его автомат или винтовка? Может, под плащом прячет?
— Мясо передо мной сидит, — засмеялся старик.
Нет, не обман. Действительно здоровенные у хрыча зубы.
— Это вы о чём, дедушка?
— О тебе, милок. Молоденький, нежный. Тебя надолго хватит.
«Сумасшедший дед», — подумал я, но страх змеёй пополз между лопатками.
— Так вы каннибал, милейший? — как можно беззаботнее сказал я и передвинул автомат со спины на живот. Дуло калаша смотрело в лоб улыбающегося деда.
Тот как будто даже не заметил. По-прежнему улыбался и сверкал на меня голубыми лучистыми глазами.
— Молоденький, нежный, — повторил он и добавил: — Хрящики так и похрустывают. А кровушка горячая и сладкая.
Мне это начинало надоедать. Не похоже, что у психа под плащом что-то есть. Разве что слева утолщение больше. Что там у него? Рука, сжимающая пистолет? Пусть только дёрнется — решето из него сделаю.
— Ладно, сынок, пора кушать, — сказал дед и небрежно повёл плечом. Плащ приоткрыл уродливую гипертрофированную руку. Но рассмотреть я её не успел. Позади меня раздался чей-то повелительный голос:
— Не в этот раз, Харм!
Дед дёрнулся и застыл. Глаза его, полные ужаса, смотрели мне за спину. Я резко сорвался с места и прыгнул в сторону, стараясь держать на виду и старика, и заговорившего незнакомца.
Человека скрадывала тьма. Угадывался только силуэт. Но вот он подошёл к костру, и я увидел самого натурального сталкера. Он словно сошёл с дурацкого плаката, что висел в Красной комнате полка: «Увидишь такого — арестуй! Окажет сопротивление — стреляй на поражение!»
Я переводил ствол калаша со старика на сталкера, но они не обращали на меня внимания. Смотрели друг другу в глаза. Старик с явным страхом, сталкер с усмешкой. В руке последнего в свете огня поблёскивал воронёной сталью длинноствольной пистолет неизвестной мне марки.
Незнакомец тихо сказал, обращаясь ко мне:
— Убери оружие, парень. Я тебе не враг.
Странно. Я ему почему-то сразу поверил. А ещё мне показался знакомым голос. Точно. Это же он велел мне сделать пять шагов вправо.
— Не враг, — повторил сталкер. — А вот милейший Харм хотел употребить тебя на ужин. И употребил бы, промедли я хоть секунду. И автомат бы не помог…
— Я это… — промямлил старик. — Имею право. Он чужой. А кушать все хотят. Но раз он под твоей защитой, то, конечно, другое дело…
Сталкер спрятал пистолет в кобуру, вытащил из кармана куртки маленький мешочек и швырнул его старикашке.
— На! Погрызи!
Из-под плаща метнулась чудовищной длины рука… Нет! Не рука, потому что не имела пальцев. Эта немыслимая конечность оканчивалась заострённым костяным крюком, и на ней раскачивался брошенный сталкером мешочек.
Это было так неожиданно и страшно, что я отшатнулся. А старик втянул в себя уродливую конечность, схватил подношение другой рукой, понюхал и осклабился:
— Солонина! Премного благодарен.
Он улыбался, но в глазах по-прежнему плескался страх.
— Так я пойду?
— Иди, — одобрил сталкер.
Мутант спиной, словно краб, стал медленно отступать и вскоре исчез во тьме.
Сталкер скинул на землю увесистый мешок и сел на пенёк возле костра, сделал приглашающий жест:
— Чего стоишь? Присаживайся. Поужинаем.
Мне пришлось сесть на место старика, спиной к ушедшему людоеду. А вдруг эта нечисть далеко не ушла, спряталась и выжидает? Я внутренне содрогнулся.
— Он не вернётся, — угадал мои мысли сталкер. — Сильно напуган.
— А кто это был? — осторожно спросил я.
Сталкер пожал плечами:
— Обычный собиратель.
— Собиратель? И что он собирает?
— Чужие жизни. Так уж распорядилась Зона, что после очередного убийства на мутированной руке у них появляется зарубинка, навроде насечки, что наносят на приклад винтовки снайперы.  Собиратели верят, что когда их будет десять тысяч, они вновь станут людьми.
— А сколько у этого?
— Говорит, тысяча. Наверное, врёт.
Я поёжился:
— Серьёзный дедушка…
— Это бывшие люди. Потому им легко втираться в доверие. Могут болтать с жертвой часами. А потом, улучив момент — убивают. Обычно они осторожные и ждут, когда собеседник расслабится и потеряет бдительность. Но Харм слишком наглый. Считает, что стреляет своей клюкой быстрее, чем летит пуля.
Говоря, сталкер не спеша развязал вещмешок и вытащил две банки мясных консервов, открыл ножом и одну протянул мне:
— Угощайся.
— Мне нечем отблагодарить вас, — сказал я, с жадностью поглядывая на сочное мясо. — Могу отдать автоматный магазин.
— Этого добра у меня хватает, — рассмеялся сталкер, похлопывая себя по разгрузке. — А ты береги патроны. В Зоне от них зависит жизнь.
Я кивнул и принялся за еду, орудуя штык-ножом, как ложкой.
Наверное, съел бы ещё пару таких вкусняшек, но мой новый знакомый больше не предложил. Протянул мне флягу со словами:
— Выпьем за знакомство. Очень неплохой вискарик.
— Вообще-то не пью, — сконфузился я. — Так уж получилось. Сначала учёба в «Рязанке», потом распределение сюда. Да и не люблю…
— Надо, — строго сказал сталкер. — Много и не предлагаю. Глоток для здоровья. Болеть тебе сейчас нельзя.
— Ладно, — сдался я. Взял флягу, понюхал. Пахло какими-то травами. Сделал большой глоток и закашлялся. Глотку обожгло огнём. Крепок, однако, напиток!
Сталкер рассмеялся:
— Местное производство одной полезной аномалии под названием «Самогон». Никогда не знаешь, что выдаст, пиво, коньяк или вино! Мне повезло: «Самогон» разродился вискарём.
Я едва не поперхнулся:
— Это аномалия сделала? Но разве это можно пить?
— Было бы нельзя — не предлагал бы, — ответил он, забрал флягу и сам сделал глоток. Довольно оскалился: — Кайф!
Удивительное дело. После одного глотка мне вдруг стало так спокойно и радостно, тревоги отступили, а человек, сидевший напротив меня, показался мне самым отличным парнем на земле.
— Меня зовут Сергей, — представился я. — Сергей Колесников.
— В Зоне нет имён. Только прозвища. Моё — Друг. А твоё?
— Ха! Друг — хорошее! Тебе здорово идёт. В училище меня дразнили «Селезнем». Может, его взять?
— Прозвище дают другие. Говорят, подсказывает Зона. А «Селезень» слишком претенциозно и чванливо. Будешь Утёнком!
— Утёнком?! — расхохотался я. — Почему утёнком?
— Потому что прихрамываешь. И молодой ешо.
— Сам, как будто, старик! И хромого не взяли бы в ВДВ! Знаешь, как я бегаю? Марш-бросок на десятку с полной выкладкой — за шестьдесят две минуты!
Неожиданно для себя я принялся рассказывать историю своей жизни, начиная с рождения. Сетовал на постоянное невезение и удары судьбы. На неудачное распределение, на обоих Грицевичей, которые мечтали увидеть меня опущенным и раздавленным. На первую любовь, которая закончилась потасовкой с учителем и предательством девушки, на… да много на что.
Он слушал не перебивая. Иногда кивал. А я смотрел на него и хотел верить, что наконец встретил настоящего друга, которого мне так не хватало. И это правильно, что у него такое прозвище, «Друг».

На вид он был не старше меня. Высокий, худощавый. Может, слегка бледноват лицом. Но я здесь и не встречал розовых хомячков, разве что багровых от пьянства. Лёгкая небритость, слегка искривлённый нос, наверное, ломали в драке. А глаза… тёмные, глубокие, и печальные. Одет, как на плакате. Похоже, обычный сталкерский прикид. Брезентовая куртка, потёртые джинсы, заправленные в высокие берцы. На груди армейская разгрузка со множеством карманчиков, компактный респиратор, а оружия — словно на войну собрался: Калашников, неизвестный мне пистолет в кобуре, два ножа, несколько гранат. Уверен, что-то он ещё припрятал. По всему видно, паренёк бывалый.
Я закончил рассказ и выжидательно уставился на Друга.
— Дааа, — протянул он. — Я поторопился назвать тебя Утёнком. Больше бы подошло Везунчик.
— Вот и ты, как тот батюшка…
— Он прав. Таких везунчиков ещё поискать. Однако время позднее, пора спать.
Действительно. Разболтался, как дурак. Мы не на пикнике, а в жуткой Зоне. Тут надо держать ухо востро.
— Слушай, — предложил я, — дежурить ведь будем по очереди?
— Ни к чему, — махнул он рукой. — Брошу «Слезу страха» — никто ближе, чем на сотню метров не сунется.
— Какую ещё слезу?
Он вытащил из кармана маленькую продолговатую вещицу красного цвета и швырнул на землю.
— Полезный артефакт, но недолговечный. Всего три дня, и исчезает. Сегодня как раз третий.
Я с опаской поглядел на диковинку и отошёл подальше.
— Она на хозяев не действует. — Друг порылся в мешке, вытащил КПК, положил на траву,  следом извлёк небольшой контейнер, открыл, и взял в руку нечто, похожее на бильярдный шар. Шар светился изнутри жёлтым пламенем. — А это ещё одна полезная вещь, редкая и дорогая. На ночь примотай к больной ноге — поможет.
— Так у меня, вроде, не болит. Две недели прошло, как я в эти «Ножницы» вляпался. Даже раны зарубцевались. На мне всё как на собаке заживает. Покалывает только слегка.
— Примотай. — Повторил Друг и протянул мне изоленту. — И шишку на лбу подлечишь.  И вот ещё что. Бери КПК, я тут залил карту и все данные о последних аномалиях, они горят красным. Иди осторожно, комп из рук не выпускай. Человек ты неопытный, можешь ненароком в ловушку угодить. Тебе нужно к Полосатому, это местный торгаш, держит бар «Три семёрки», он отсюда ближе всего. Старик жадный, но справедливый. Должен помочь.
— Ценный подарок. А сам как?
— У меня этого добра много. Вчера сразу шесть штук нашёл. Давай спать, говорун.

Уснул я сразу, едва опустившись на землю. Даже не увидел, как мой новый товарищ укладывается на ночлег.

Проспал без сновидений. Поднялся отдохнувшим и довольным. Потрогал лоб. Помнится, вчера шишку саднило. Здесь у меня ни йода, ни зелёнки. Как бы не загноилась рана. А то, не дай Бог, получится, как в школе от ржавого гвоздя. Но, к моему изумлению, шишки не было. Что за фигня? Вот сюда старикашка попал гайкой, ближе к переносице… Чисто, будто и не было раны…

Я огляделся, желая спросить Друга насчёт шишки. Но сталкера рядом не оказалось. Я покрутил головой. Никого нет. Шелестят пожухшими листьями деревья, лёгкий ветерок треплет паутину кустов. Куда Друг мог уйти? Ладно, придёт.
Я встал и потянулся, сделал приседание. К левой ноге скотчем был примотан шар, горящий изнутри янтарным пламенем. Хмыкнул и отлепил его. Подержал в руке. Прикольная штука, вроде даже тёпленький. Сунул в карман, сделал пару шагов и замер. Чудеса, хромать стал меньше… Хожу, как до встречи с «Ножницами».

Боясь поверить в невероятное, сел и стащил с ноги ботинок. И зажмурился. Осторожно приоткрыл глаза: все пальцы были на месте. Как же так? Ведь проклятая аномалия срезала мне большой палец, а от второго отхватила половину! Они что, отросли за ночь?
— Друг, — заорал я, — у меня пальцы отросли!
Но никто не отозвался. Блин, кому рассказать — не поверят. Я что, в сказку попал? Ну не могут у человека отрастать конечности, он не ящерица! Неужели всему причиной эта светящаяся сфера? Если это так, то такому артефакту цены нет! На гражданке за него миллион можно стребовать! Да что миллион — миллиард! И ничего, выложат и ещё ноги целовать будут!
Я аж запрыгал на месте. Вот это добыча, или как сталкеры говорят, хабар!
Но где же Друг?! Куда он запропастился?! Если пошёл отлить, так уже вернулся бы!
Лишь через два часа пришло понимание: мой новый товарищ ушёл навсегда. Мне стало неимоверно тоскливо, словно я потерял что-то очень дорогое и невосполнимое.
«Тоже мне друг, — злился я, — ушёл и бросил одного в Зоне. Разве не понимает, что без него мне не выжить!»
Недалеко раздался протяжный вой. Где-то отчётливо хрустнули кусты.
Я схватил автомат, нацепил подсумок.
«Вот оно, начинается — хищники пожаловали!»
Я бежал по лесу без оглядки, пока неожиданно не вспомнил:
«Чёрт! Аномалии! Здесь кругом аномалии!»
Тогда я остановился, припоминая, куда сунул КПК. Стал рыться в карманах. Он оказался в подсумке с магазинами. Не помню, чтобы туда клал. Наверное, Друг засунул. Это правильно. Утром на траве роса, а электронику нужно беречь от влаги. Правда, странное место для хранения компьютера…
Включил аппарат, и умная машина определила мое место положения. Я вздрогнул, когда увидел на экране большую пульсирующую красную точку. Ещё бы шаг — и трындец! Прямо передо мной неизвестная аномалия! А ведь это везение, настоящее везение. Как он говорил? Везунчик? Натуральный везунчик!
Осторожно обойдя опасную ловушку, двинулся дальше.
Вскоре я разобрался с КПК и стал двигаться увереннее. Примерно через час на экране возникли три зелёные точки, они двигались в мою сторону. Кто это, люди или мутанты? Друг не объяснил. Как быть? Пойти к ним или перестраховаться? Люди здесь, говорят, недобрые. Ради автомата и артефакта могут и пристрелить. Ну их нафиг, бережёного Бог бережёт. Я свернул в сторону и ускорил шаг, поглядывая на экран КПК.

До бара было слишком далеко. С этими аномалиями можно и до ночи не дойти, учитывая, как медленно я тащусь. Тоже мне друг, даже жрачки не оставил, а кушать уже хочется.

Через пару часов лес закончился. Потянулась длинная, как мне показалось, нескончаемая степь. Ветер качал белёсые шапки низкорослого ковыля, и стояла непривычная тишина. Не слышно выстрелов и воплей. Зона словно вымерла. Аномалий КПК тоже не обнаружил. Но это очень даже неплохо. Лучше тишина, чем истошные крики.
Несмотря на привычку к марш-броскам на длинные дистанции, я изрядно устал, сказывалось нервное напряжение. И обрадовался, когда впереди показалась заброшенная деревня. Хотелось прилечь и вытянуть ноги. Названия у деревни не было. На карте она была обозначена зелёным крестом. Хорошо, что не красным.

Впереди серебрилась поросшая осокой речушка, а за ней притулились покосившиеся избушки. Шаткий мостик через речку. Нормальный такой пасторальный пейзажик, словно сошедший с картин Шишкина или Поленова. Правда, у прославленных живописцев домишки были понарядней. У местных же обвалившиеся крыши, выбитые окна и почерневшие от сырости и гнили брёвна. Но я всё равно обрадовался человеческому жилью. В случае чего, здесь и оборону держать можно. От кого обороняться, я не представлял, да и какая оборона с тремя автоматными магазинами. На три минуты хорошего боя, даже если стрелять короткими очередями.

На всякий случай я просканировал пространство: впереди всё чисто, а вот сзади… Я даже взмок, когда увидел позади себя множество зелёных точек, их было так много, что временами они сливались в большие уродливые кляксы. И эти точки стремительно приближались. Вскоре до моих ушей долетели лай и вой. Собаки! Хренова туча собак!

Я был наслышан о чернобыльских псах, а потому радужных иллюзий не питал. Бросился по мосту через речку что есть сил, только бы успеть укрыться в ближайшем доме! Одна из прогнивших досок обвалилась под моим весом, и я здорово ушиб ногу. Но, не обращая внимания на боль, вскочил и побежал дальше.

Вот и спасительный дом, я вихрем влетел в помещение и остановился как вкопанный — у избы напрочь отсутствовала дверь. Времени искать другое убежище уже не было, двор заполнился стаей отвратительных рыжих собак.
Я застонал от досады и злости. Вот так влип!
Через разбитое окно я наблюдал за псами. Их было так много, что не было смысла считать. Тощие, облезлые, с гноящимися ранами и выпирающими из-под шкуры рёбрами, эти шелудивые твари крутились возле дома и поводили мордами, принюхиваясь. По всему видно — оголодали. А Везунчик-Утёнок для них лакомая добыча. «На всех всё равно не хватит, — отстранённо подумал я. — Только самых ретивых я сегодня убью. Так что, взгляните, рыжие собаки, в лицо смерти!»
Но глядеть псам было нечем. Я с ужасом обнаружил, что они слепы. У одних на мордах не было даже намёка на глаза, у других какие-то зачатки недоразвитых век.
Но собачье чутьё было. Парочка самых отчаянных, или самых голодных псов целенаправленно бросилась к дверному проёму. Я забился в дальний угол и поднял автомат.
Первого срезал в воздухе. Очередь отшвырнула хищника, превратив морду в кровавое месиво. Второму прошил бочину. Он завалился на пол, и пока не сдох, лязгал в мою сторону зубами. Пасть у него была чёрная, а язык фиолетовый.
Остальные псы кружили возле дома, но нападать опасались. Я не льстил себе пустыми надеждами. Пока двуногое мясо на месте, они не уйдут. Моя жизнь измеряется количеством оставшихся патронов. Эх, надо было попросить у Друга парочку магазинов. Хотя… я бы только отсрочил свою кончину. Эти твари слишком голодны, чтобы бросить добычу.
Я убрал автомат за спину, подошёл к мёртвым псам, ухватил за хвосты и вышвырнул одного за другим во двор. Может, учуяв дохлых сородичей, образумятся?
Куда там. Они бросились на мёртвые тела с голодным урчанием. Рычали, лаяли, грызли друг друга в борьбе за жрачку. За минуту от двух  тушек не осталось и следа. Даже кровь вылизали.
«Одно хорошо. Долго мучиться не буду».
Внезапно наступила тишина. Я осторожно выглянул в окно и увидел нового персонажа. Большой чёрный пёс. Упитанный и гладкий. Некая помесь овчарки и бульдога. Он сидел в отдалении на деревянной бочке, будто командир на возвышенности, и не сводил с меня глаз. В отличие от рыжих сородичей, глазищи у черныша имелись. Внезапно голова у меня закружилась, руки затряслись. Что за хрень. Я тряхнул головой. Гипнотизирует меня, что ли, эта тварь. Поднял автомат и дал по чёрному короткую очередь. Пули продырявили бочку, она завалилась на бок и покатилась. Только пса на ней не было. Он обнаружился гораздо левее. Как ни в чём не бывало, сидел и глазел на меня.
— Получи, демон! — я лупанул по нему снова. И он опять исчез, чтобы возникнуть в другом месте.
Что за наваждение? Я отбросил опустевший магазин и вставил новый.
Выглянул в окно и увидел, как пёс повел лобастой головой в мою сторону. Словно кивнул. Как человек. И в ту же секунду вся стая ломанулась ко мне.
Что происходило дальше, плохо помню. Я орал и стрелял в лавину рыжих бестий. Давно закончились патроны, и я лупил их прикладом.
Остановился от внезапно наступившей тишины. Лишь пульсировала кровь в висках, а в ушах стоял звон от выстрелов. В доме плавал сизый пороховой дым.  На полу валялись с десяток мертвых собак.
Правая рука была прокушена. Кровь падала вниз тяжёлыми рубиновыми каплями. А ещё была порвана штанина и в прорехе виднелся багровый синяк. Это я неудачно провалился на мосту.
Совершенно обессиленный, подошёл к окну, чтобы увидеть убегающих собак. На рыжей волне отчётливо выделялась темная точка — чёрный пёс.
Что-то подсказало мне, что не просто так они столь поспешно сбежали. Я даже не удивился, увидев Друга. Он сидел за речкой на пригорке и призывно махал рукой.
Злость придала мне сил, я бегом рванул к нему.

— Почему ты ушёл?! Ты бросил меня! Я чуть не погиб!
— Не кричи, — улыбнулся он. — Присаживайся. Поужинаем.
— Я не голоден! Почему ты так поступил со мной?!
— В Зоне каждый сам за себя. Разве ты этого не понял?
— Но ты же назвался Другом!
— Это всего лишь прозвище, Утёнок. У меня нет друзей. Я всегда один, — он печально взглянул на меня. — И я не бросил тебя. Я же здесь.
— Здесь он, — буркнул я, немного успокоившись. — Чем ты отпугнул собак? Снова бросил «Слезу страха?»
— На чёрного пса «слеза» не действует. Я использовал «Ужас». Против него никакая живность не устоит. Потом подбери его. У двери валяется ядовито-жёлтый кристалл, пригодится. В твой КПК я добавил контакт. Ты мог позвать меня раньше.
Я вытащил компьютер. Действительно, единственный контакт: Друг.
Сталкер извлёк из мешка палку сырокопчёной колбасы и начал аккуратно нарезать дольками. Рядом лежал батон настоящего белого хлеба.
У меня засосало под ложечкой.
— Откуда такая роскошь?
— Подарок Зоны, — усмехнулся он.
Мы замолчали. Быстро темнело. Я задрал голову к небу и не увидел звёзд.
— Странное место, — сказал я. — Здесь всё не так. Вроде маленькая эта Зона, а словно другая планета.
— Она не маленькая, — ответил Друг. — Она бесконечна, как вселенная. И познать её людям не дано. Ты поймёшь это, когда придёт время, — он протянул мне бутерброд с колбасой. — Поедим, выпьем и пойдём спать.
— Опять вискарь?
— Лучше. Настоящий французский коньяк.
Мы оба засмеялись.
Уже в доме, укладываясь на ночлег, Друг сказал:
— Полосатый поможет тебе покинуть Зону. Я дам тебе на продажу парочку артефактов, но ты уже не сможешь быть прежним. Ты стал сталкером.
— Пока я ещё никем не стал.
— Стал. Но в твоей власти уйти или остаться.
— Лучше дай мне хотя бы один магазин, а то я могу и не добраться до «Трёх семёрок».
— Доберёшься. Ты понравился Зоне. С твоей головы не упадёт ни один волос, пока ты не совершишь фатальную ошибку.
— С чего ты взял, что я ей понравился?
Друг не ответил. Я услышал тихое посапывание. Спит.
Я привязал к прокушенной руке янтарный шар, уверенный, что полезный артефакт за ночь не оставит от раны и следа. Подложил под голову армейскую куртку и закрыл глаза.

Утром я не удивился, обнаружив себя в гордом одиночестве. Друг ушёл. С лёгкой обидой я пододвинул к себе оставленный им брезентовый мешок. На этот раз он не пожидился подарить банку консервов и ломоть хлеба. Также я нашёл непонятные предметы: полупрозрачная сфера, которая взлетела вверх, когда я до неё дотронулся, и маленький желтоватый кусочек чего-то мягкого, похожего на воск. Хмыкнув, я сграбастал летающую фиговинку и положил обратно в мешок. Туда же отправился и кусочек воска.
Не торопясь позавтракал. Подхватил калаш без патронов, повесил за спину мешок и отправился искать бар «Три семёрки».

Друг оказался прав. Я избежал опасных приключений и целым и невредимым добрался до означенного заведения. Даже ни одной аномалии по пути не попалось.
Хозяином оказался лысый ушастый старик в водолазной тельняшке. Вот почему «Полосатый».
Он брезгливо взглянул на мои лейтенантские погоны и посоветовал:
— Ты бы снял свою робу. У нас кадетов не любят, могут и морду начистить.
— Я хочу покинуть Зону, — сказал я. — Можете помочь?
— А я хочу оттрахать английскую королеву и сгонять на Мальдивы, — сварливо ответил он. — Всё стоит денег. А на миллионера ты не похож.
Я молча положил на стойку сферу, воск и жёлтый кристалл. Янтарный шар решил оставить себе.
Старик жадно сгрёб их лапищами и воскликнул:
— «Воск», «Ужас» и «Воздух»! Да ты не так прост, парень! Где взял? Не к Обелиску же ходил?!
— Не знаю, про какой Обелиск вы говорите, а эти вещи мне дал друг. Он сказал, что я смогу обменять их на дорогу домой.
— Не знаешь про Обелиск? — поразился он. — Так ты не сталкер? И что у тебя за друг такой, что дарит запросто такие артефакты?
— Просто Друг. Он вольный сталкер.
— Как его погоняло?
— Я же говорю, Друг.
— Не пудри мне мозги, парень. Я знаю всех сталкеров по именам. Тут всяких хватает. Есть Кривой, Косой, Мятый, Конченный, Тихий, Громыхало. Даже боги имеются: Тор, Локи, Гермес. Был даже Один, но его грохнули, Зона не любит громких имён. Есть разные зверята: Котёнок, Мышонок, Черепашка, Хорёк.  Есть и экзотика, навроде Пердуна или Простаты, а Друга нет.
— Но его прозвище Друг.
— Нет у нас таких! — взвизгнул старикашка. — Он тебе туфту прогнал! Слушай, а у него шрама над правой бровью нет? А то был тут один… правда, он бы ничего не подарил…
— У меня даже его контакт есть,— вспомнил я.
Включил КПК и остолбенел. Список был пуст.
Смутные подозрения закрались в сознание. А ведь этот паренёк, назвавшийся Другом, был самым необычным из встреченных мною людей. Появлялся внезапно, когда мне нужна была помощь, носил целый мешок удивительных артефактов, внушал страх опасным существам, а его слова о том, что я понравился Зоне… Кто ты, Друг?

Конечно, Полосатый обманул меня. Сказал, что принесённых артефактов недостаточно, чтобы решить мою проблему, да и с новыми документами не всё так легко.
«Ты же дезертир, парень. Тебя найдут и посадят. А в тюряге знакомцы Грицевича тебя обязательно достанут. Я всё сделаю, но нужно отработать. Ещё два-три нужных мне артефакта, и я устрою твою судьбу».
Полосатый выдал мне комбинезон повышенной защиты, снабдил новейшим оружием и контейнером для артефактов.
Так я стал вольным сталкером. Новая, полная опасностей жизнь затянула меня. С каждым днём я все меньше вспоминал о доме. Но, блуждая по Чумному Хутору или отбиваясь от шатунов в Покинутом городе, не переставал думать о Друге.
И однажды я встретил его.

Он шагнул ко мне из зыбкого тумана, что вечно стелется над Ртутным озером.
Друг был не один. Рядом стоял подросший детёныш спрута. Я узнал его по отметине на шее. Мутант уже дорос мне до плеча. Под красной кожей бугрились мускулы.
— Рырх не забыл тебя, — вместо приветствия сказал Друг. — И хочет отблагодарить.
Краснокожий крепыш взял меня за руку и потёрся об неё щупальцами. Я едва не вскрикнул от боли, было ощущение, что на кожу капнули расплавленным металлом. Но боль быстро прошла. На запястье осталось неровное тёмное пятно, похожее на схематичное изображение осьминога.
— Рырх оставил свою метку. Теперь ни один спрут не тронет тебя.
Я не знал, что на это ответить, а молодой спрут протянул мне какой-то предмет. На мою ладонь упал маленький, пульсирующий голубым сиянием шарик. Тот самый, что я уже видел у него, когда Рырх был младенцем.
— Это редкий артефакт, — сказал Друг, — «Даритель». С его помощью ты легко будешь находить и другие артефакты. «Даритель» покажет их.
— Спасибо, — искренне ответил я. — Я скучал по тебе, Друг.
Он кивнул:
— Мы будем видеться иногда. Я рад, что в наших краях появился Утёнок — самый везучий сукин сын из всех сталкеров.
Мы засмеялись. Рырх тоже довольны рыкнул.
А потом туман скрыл обоих. А я ещё долго стоял в задумчивости, крепко сжимая в кулаке маленький невесомый, но такой дорогой подарок. Подарок удивительного и страшного мира, имя которому — ЗОНА…