Когда Синг ушел из Бара, Ренс вынужденно прекратил сбор бутылок на предмет сдачи стеклотары, а вместо этого решил искать вечного, доброго и разумного.
Так ничего и не впитав, не вместив от Дикобраза Витальки Алибабаича, Енота Абракадабра и деда Макара, возобновил вынужденно Ренс сбор бутылок на предмет сдачи стеклотары.
Бо от поисков вечного, доброго и разумного стали с Ренса штаны спадать.
И вот брёл как-то Ренс тихохонько на остатках сил, глаза опустив, сканируя псевдорастительность на известный предмет и набрёл на неприметную в кустах поляночку, где, взыскуя уединения на троих, расположились дед, дикобраз и енот, преломляша и разливаша.
Остановился Ренс поодаль и замер не ропща, дабы не отягощать присутствием.
— Вот что главное в жизни Ренса, друзья? — спросил, срывая бескозырку с раритета дикобраз.
— Дыхание, конечно же, — ответил дед, протягивая мерное.
— Истиннно! — согласились друзья, — Ну! За дыхание!
— Пищеварение не отнесём ли к главному в жизни Ренса? — заполнил вопросом небольшой перерывчик дикобраз.
— Без при и сомнений, — паки сдвинув ёмкости, заверили дед и енот.
— Но что бы нам теперь, после пищеварения-то, не признать мочеиспускание и калоизвержение главным в жизни Ренса, — утвердительно вопросил енот.
— Не части, — осадил дед, — солнышко ещё высоко, — Ну! За мочеиспускание!
…Солнышко уже покатилось под горку, сумерки обуютили пленэр, а Ренс стоял и слушал звон стаканов, перемежавшийся возглашениями.
— Ну! За ферментацию белка!
— За межаллельную комплементацию!
— За гуморальную регуляцию!
— Сызнова вчьвяк уедятся, — думал Ренс, — главное — чтобы бутылки не побили.
