Избранным дамам-авторам и, конечно,  Её Светлости Графине Ангорской Леди Ланочке Кролик-Бонбруевич ибн Миклухо-Маклай с благодарностью и трепетом.       

Тут я должен извиниться перед моими дорогими читателями. Во-первых: а где ещё? во-вторых поручить это дело кому-нибудь — наверняка испортят.

        Извините меня, пожалуйста, что иногда вам приходилось  знакомиться с невесть откуда выскочившими персонажами в попыхах. Пардон, знаете-ли! Зона! В Зоне в этих самых попыхах  всё и вершится.

Ведь и печеньку когда тыришь, не всегда лапы помыть успеешь. Выбирай —  печеньку цапнуть или с помытыми лапами облизываться.

Вот и приходится объясняться, когда всё уже закрутилось. И то, что следовало бы ab ovo перетягивать на ab penis, извините.

А наживилась наша гаечка на болт горяченькой — прямо с метчика! С "Мухи";
персонажи требовали продолжения и так уж извернулись звёзды, что кому было как не мне,  умудрённому полосатыми как енотова шкура годами, браться за сей труд.

К тому ж "Сколько ноблэссс, — как говаривает Васбуран, — нэ оближь, а кушит надо".

Обязывает.  "Я начал и я кончу" —  сказал Отелло Дездемоне.

Почему тревожу тени? Скромные на солнце они вырастают в сумерках в минуты вечернего уединения.

Так и "Тени Чернобыля" и мы, сталкеры, не хотим раствориться тенями в багровом выбросе Зоне Отчуждения.

И я, скальд Зоны Отчуждения и мои друзья по Походу не готовы  отпускать их в Чёрную Полынь.

Ибо: "Как начал так и кончишь",—  ответила Ланочка ака Дездемона на сцене Самарского театра зрелого зрителя, выполняя усиро-гэри.

Да и "слэдует всё-жи, пуст иногда, пэрэключат ум на развлэчэния", — цитирует Васбуран, заправляя спиртом топливные баки.

Так что приглашаю читателя продолжить Поход!

ЛАНОЧКА

        Ланочка была кролей нелёгкого поведения. Она была скорее сюрпризом чем подарком — тортом во всю голову с горящими в креме свечами.

        Род деятельности Ланочки был эксклюзивно женский — модельный бизнес, актёрство, консумация, шпионаж.

        Впрочем если по порядку, то сначала Ланочка не прошла в  Самарское модельное агентство «Ох не даром русская красавица» из-за невообразимой прежде длинноты ног.

        Воображение модельных агентов иссякало подниматься от узких щиколоток — каллиграфии порока  по змеящимся анакондам сверкающих икр к безжалостно прекрасным коленам, отрицающим все законы сопротивления материала. Ну не мог ни один материал сопротивляться чувству, создавшему эти альковы поклонения и изумления.

       Я умолчу о той  истории искушения и тщетности мужского самообладания, воплощённой выше этих колен, сверкающей вечным торжеством в движении этих ног, в глумлении древнего змея извивающегося танцем света между ними — бессилен человек передать этот ошеломляющий восторг — и тогда за дело берётся дьявол.

  Дьявол взялся — и Ланочка стала белой кролей на глянце богоспасаемого журнала.

       Впрочем, дьявол — это всегда только часть женщины, то что расположено, скажем так, ниже ватерлинии. Да иначе и не может быть — всё же он работник по найму, про него и должностная инструкция утверждена, а душа женщины свободна.
        Из-за чего, собственно вот это всё, что не храним и имеем!

        Свободу души между фотосессиями Ланочка реализовала в Самарском театре зрелого зрителя — где блистала декольте, лосинами, миниюбками, спадающими лямочками и прочим талантом в самых неожиданных местах сценариев, фойе, буфета и оркестровой ямы.

       Её впечатлительность и вовлечённость в происходящее прожорливо гнались за словечками ролей, разбегающимися по путаным кроличьим тропкам извилин мозга её головки, прячущихся в мозжечке, скользящих по позвоночнику к трогательной косточке кобчика, украшенной пудреницей хвостика от Живанши, и тогда текст, переосмысленный Ланочкой, взрывал клаку, переворачивал великих усопших и заставлял спорить об очередных новостях Ланочкиного прочтения.

       Так актёр, игравший Ягу и бывший давним Ланочкиным воздыхателем, находчиво воспользовавшись служебным положением подарил ей под вздохи партера и понимающий гул галёрки, настоящий оренбургский пуховый платок, пролезающий в любое обручальное кольцо.

      Ланочка, обрадованная до свекольного румянца, не дожидаясь финала, три раза выходила с обожателем под руку в этом платке к рампе под завистливые аплодисменты.

      Отелло, числившийся на то время гражданским мужем придэздэмоненой примы, и мрачно жравший во время триумфа оренбуржской пуховой промышленности водку в гримёрной, вломился, едва не сорвав  балдахин, с сакраментальным вопросом, был вместо молитвы бит на ночь пяткой по яйцам и отлучён от супружеского ложа.

      Театральные критики и прочие шекспироведы самарские, осмыслив прочтение, смели с городских прилавков оренбуржские платки, а Ланочка, ужаснувшись содеянному, первый раз  сбежала в Зону. Где и пополнила в клане Свободы свой творческий багаж сталкерскими приколами, умением жёсткого обращения с мутантами и пистолетом форт, консумированным мимоходом под разрушенным мостом у капитана Кузнецова.

       Всю эту снарягу Ланочка и применила в роли Евы Браун, когда Кролин мозг не выдержал визита в финальной сцене  бесноватого, трясущегося мужа ака фюрер вкупе с немецкой овчаркой, шприцом и вальтером.

      Финальные сцены вообще были Ланочкиным коньком ибо к концу пьесы востаниславленная кроля уже точно не помнила кто она, где не она и с трудом могла оценить реальность происходящего.

       Роль Анны Карениной окончательно сдвинуло сознание прелестного существа.
       Не имея возможности, из-за ограниченности колеи сцены, бросить Анну Аркадьевну по замыслу Льва Николаевича, под колёса второго вагона, режиссёр решил, что и под паровоз недурно выйдет.
     Однако не так сталось як гадалось:"Где я? Что я делаю? Зачем?" — и Ланочка, не будь дура, вскочив с путей, прямо перед тупой папье-машинной мордой с двуглавым орлом, побежала, вспеня до колен тюрнированные тюники и визгом раздирая сердца под "густой свисток паровоза"  по движущейся дорожке перед шайтан-арбой.

       Машинист в азарте подбросил угольку. Кознышев, Вронский, Облонский, Катавасов, alter ego Левин, добровольцы, сербы, нечестивые агаряне, разбитые во всех пунктах, высыпали на сцену и упёрлись  в орлёную паровозную харю, сдерживая движение, и только мужик, колдовавший над железом, приговаривал что-то, неодобрительно зыркая на режиссёра, потевшего холодным на балконе.

      "Пронеси, Господи! Подумают, что я нарочно, что я так вижу..." — режиссёру стало тошно, в животе заурчало...

      На галерке, а затем и в партере раздались несмелые сначала хлопки, и вдруг разразилась овация; толпа, облепившая паровоз, рухнула вместе с ним вниз на пюпитры, а Ланочка, пробежав проходом, скрылась за дверями.

далі буде...